Сто минут о боли и насилии
16/09/2016 12:40

Сто минут о боли и насилии

В лондонском Soho Theatre завершился показ спектакля Петра Павленского и Олега Сенцова Burning Doors, главная тема которого — гражданская деятельность и история Pussy Riot. Но его еще можно посмотреть в других городах Британии в октябре. Это совместная работа «Белорусского свободного театра» и Маши Алехиной из Pussy Riot. Мы встретились с Машей и сорок минут обсуждали, зачем ее топят в ванной, как рожают в СИЗО, чем живет лагерь беженцев в Кале и как со всем этим связан театр. 

— Маша, кому и как пришла идея совместного спектакля?
С театром мы познакомились еще в 2014-м, когда Pussy Riot впервые приехали в Лондон. Год назад, когда мы выступали в Гластонбери, я узнала, что «Белорусский свободный театр» тоже делает фестиваль — Staging a Revolution в Young Vic. Тогда я написала им о том, что хотела бы сделать совместный проект, ведь по сути мы занимаемся одним и тем же. И в январе 2016-го они позвали меня в поездку в лагерь беженцев в Кале, где работали их друзья — Good Chance Calais — ребята, которые построили в лагере театр.

— Что было в лагере?
— Парадоксально, но, пообщавшись с беженцами, я поняла, что эти люди сильнее и больше верят в европейские ценности, чем многие из тех, кого я встретила в Европе. В лагере я встречала врачей, инженеров, они сами провели электричество, устроили школы. Меня поразило, что в самом Кале ничего не происходит, стоят три паба, открытых до одиннадцати, один пустой отель с цветочками на стенах, пустые фабрики, пустые дома, окруженные заборами и надписями про злых собак. При этом лагерь — реально живое место. Мы делали мероприятие с детьми — ставили у стены, обводили силуэт, и они в нем рисовали свое желание. Один мальчик нарисовал гитару, и мы решили найти ему гитару. И я вам скажу — найти гитару в Кале, где есть музыкальные магазины, но все закрыто, — было сложно. Такое ощущение, что в городе вроде бы все есть, но его на самом деле нет. У меня это ощущение появилось, когда я впервые после тюрьмы приехала в Европу — вроде все в порядке, а смысл куда-то делся. В этом лагере мы окончательно решили делать спектакль на тему «взаимоотношения художника и власти».

— Как бы ты описала эти взаимоотношения?
— По своей природе власть всегда создает рамки, а художник их осмысляет, провоцирует и раздвигает. Это всегда противостояние. Если нет противостояния, начинается стагнация.

— Кто писал сценарий к спектаклю?
— «Белорусский свободный театр» — это девайс-театр, где каждый рассказывает свою историю, а режиссер их соединяет. Самый первый спектакль театра «4.48 Психоз ” был поставлен по пьесе Сары Кейн, но большинство последующих постановок были созданы этюдным методом: собирается информация, с которой коллектив начинает работать так, чтобы ее прочувствовать и преобразовать в образы. То есть ставится серия этюдов на заданную тему. Одной из таких тем было исследование пределов тела.

— Тела? Государство, художник, при чем тут тело?
— История Олега Сенцова, одного из героев спектакля, примечательна тем, что человек прошел пытки. Как показать пытки на сцене? Надо преодолеть себя. Именно так появилась сцена, где актеры десять минут доводят друг друга до физического предела, пытают. После премьеры один из них сказал, что во время борьбы был готов продать родину, понял, что больше не может. Это и есть задача — докопаться до того момента, когда ты как человек больше не можешь. И потом пойти дальше. Смысл в том, чтобы пойти дальше.

(c) Alex Brenner

— У тебя есть сцена, где тебя топят в ванной. Это тоже элемент преодоления?
— Да, но еще эта сцена про доказательство жизни. Первые десять спектаклей меня из этой ванной вытаскивали, но потом я поняла, что я не жертва, и начала бороться, работать со страхом. Когда в первый раз хватают за волосы и начинают топить — страшно, потому что это инстинкт. Тело не понимает, что это театр, и когда тебя начинают бить, ты можешь понимать что угодно, но тело реагирует по-своему. Но постепенно оно учится.

— Каким образом?
— Мы месяц репетировали в Falmouth University, жили в студенческом общежитии. У нас было два соседа-ирландца, которые сводили всех с ума. Могли музыку в три часа ночи врубить, закурить всю кухню, выпить бадью водки и начать орать. Однажды они поехали на выходные домой, и один из них вернулся с огромным рубцом и синяком. Увидев это дело, второй размахнулся и вмазал кулаком прямо в синяк. Мы вскрикнули: «Зачем?!» На что тот ответил, что это метафора, которая поможет его другу стать сильнее. Мне это очень помогло, потому что на тот момент я сама была вся в синяках после репетиций и мне хотелось, чтобы меня кто-то пожалел. Но вот он так сделал, и я запомнила.

— Какие еще сцены тебе сложно дались? Ведь в спектакле ты довольно откровенно рассказываешь, что с тобой делали в тюрьме.
— Да хоть бы сцена с робой. Когда режиссер захотел, чтобы в спектакле была тюремная роба, я сказала, что не поеду ни на какие примерки, что это все чушь собачья и фейк. Я не хотела робу. Но он сделал мне комплимент, включив этот момент в спектакль. И вот садится режиссер и говорит: «Вот роба, наденьте ее на Машу, вы можете ее бить, вы можете делать все, что угодно сейчас». Стоишь и думаешь: «Они не будут меня бить по-настоящему». Но после недели репетиций все руки в синяках, живого места нет, и ты не понимаешь, мы по сценарию двигаемся или что вообще делаем?

(c) Alex Brenner

— Как ты отбирала воспоминания из заключения, которые попали в спектакль? Ясно же, что попало не все.
— Конечно, не все. Знаете, как девушки рожают в СИЗО? Подходят роды, девушку сажают в автозак, везут в роддом, приковывают наручниками к креслу, она рожает. После этого сразу везут назад, а ребенка оставляют в роддоме. И вот она в СИЗО, у нее и молоко, и температура 40, может случиться все что угодно, лекарств нет, а ребенка привозят только через несколько дней. Все, что мне хотелось показать — это обыденность всех этих вещей, сказать, что это то, что происходит каждый день, что здесь нет ничего необычного, это не иголки под ногти. Что моя история не уникальна.

Мы просто хотели показать живого человека под балаклавой. А не только некоего героя, который протестует против Путина. При этом важно понимать, что в спектакле переплетены три истории: Маши Алехиной, Петра Павленского и Олега Сенцова. Наша задача — говорить о том, о чем мы все не говорили раньше, показать какие-то моменты, на которые не хочется смотреть, больно смотреть. И вот тут наступает уникальность моей истории. И она в том, что незнакомые между собой люди объединились и начали что-то делать для того, чтобы освободить меня. Я верю, что я смогу это передать дальше.

(c) Alex Brenner

— Как именно? С помощью этого спектакля?
— Спектакль Burning Doors — это живой организм, это часть кампании по освобождению Олега Сенцова. Получается, что каждый зритель может быть соавтором спектакля, потому что своим присутствием он вносит вклад в общее дело по освобождению Олега, и в конце концов финал спектакля, где мы говорим, что Сенцову осталось сидеть 18 лет, может измениться с помощью живых людей, зрителей. Хочу верить, что мы его освободим. Уверена, что стену молчания вокруг Сенцова можно разбить.

Когда ему вынесли приговор, я сидела на кухне и думала, что сейчас осень, а скоро зима. Я до сих пор помню все месяцы зимы в колонии, потому что это невыносимая серость. И вот я сижу и думаю, что ему сидеть не две зимы, а двадцать! Как жить с мыслью, что тебе 20 вот таких зим сидеть, когда кажется, что кроме этой дебильной колонии с бараками, подъемом, отбоем, столовой больше никакого мира не существует? Когда ты пытаешься нырнуть в книжку, но тебе не дают, потому что, если ты читаешь, значит ты ничего не делаешь и тебя надо припрячь: «Иди копай». Земля замерзла? Все равно копай. Ну два года это постижимо. А двадцать?

— Маша, смотри, ты здоровая молодая баба, могла бы спокойно рожать детей, зачем на рожон лезть? Зачем тебе это надо?
— Карьера на кухне — не для меня. Меня немного задело, что моя мама была на спектакле и не поняла, что я рассказываю то, что со мной было. То есть она восприняла это как детали какой-то пьесы, но это моя жизнь, то, что происходит на сцене — не выдумка, это происходит по-настоящему. Как я и сказала, я не какая-то там героиня, с которой произошла уникальная история, история происходит с каждым и прямо сейчас. Важно понимать, что мы — часть истории, что мы не просто просыпаемся по утрам, что мы можем посмотреть своей истории в глаза и попробовать что-то изменить. Я понимаю, что кому-то интересна история про кухню и детей. Но не мне. Мне очень важно сказать про свободу. Мне кажется, что мы потихоньку теряем смысл этого слова. Везде, не только в России.

(c) Alex Brenner

— В спектакле звучат два стихотворения про свободу. Кто автор?
— Я читаю стихотворение Яна Сатуновского. Это барачная лирика 50-60-х. Он входил в группу лианозовцев, которая творчески осмысляла сталинское время. Второе стихотворение — Поля Элюара «Свобода». Написанное в 1949 году, это военное стихотворение достаточно точно отражает наше время.

— Что дал тебе опыт работы с театром?
— Пока сцену не привезли, мы репетировали, как в «Догвилле» — все было изображено на полу. Я с непривычки постоянно врезалась то в «стол», то в «стену». Все сцены со мной построены либо на частях моей книги, либо на расшифровках моих бесед с режиссерами. Это мои слова, но тот момент когда твои слова распечатывают и их надо выучить, это просто невозможно! Я всех достала заявлениями о том, что это не мои слова и я так не могу. Крики «Маша, текст!» до сих пор у меня в ушах стоят. Тебе пытаются объяснить, что есть структура спектакля и здесь вот так надо, а у тебя внутри протест и цитаты из Ги Дебора. И ты думаешь: а как же импровизация, жизнь? Но это всего лишь оправдания. После каждого спектакля я выхожу и общаюсь со зрителями, мне интересно послушать людей и почувствовать зал. В совокупности это все дает тот опыт, которого мне во многом не хватало в работе с Pussy Riot.

— Как думаешь, что бы сказали твои сокамерницы, увидев спектакль?
— 12 октября будет бесплатная трансляция в интернете из Манчестера (на сайте: belarusfreetheatre.com), надеюсь, что те, кто на свободе, посмотрят и скажут лично.

— И последний вопрос, который многие задавали после акции Pussy Riot в церкви: ты бы попробовала «сделать это в мечети»?
— Ха, смешной вопрос, но я не могу так быстро на него смешной ответ придумать. Оставлю вопрос открытым.

Билеты на спектакль Burning Doors: belarusfreetheatre.com/productions/burningdoors/

Расписание выступлений: 

31 Aug — 24 Sep: Soho Theatre, London
28 — 29 Sep: Space Studios, Dartington
1 Oct: AMATA, Falmouth University
10 — 12 Oct: Contact, Manchester
12 Oct: World-wide free livestream (details on how to watch coming soon)
14 Oct: New Theatre Royal, Portsmouth
21 — 22 Oct: VIE Festival, Modena, Italy
29 Nov — 3 Dec: Arts Centre Melbourne

Кристина Москаленко / Kristina Moskalenko

Photo: © Alex Brenner. Belarus Free Theatre presents Burning Doors, created in partnership with ArtReach as part of Journey Festival International 2016. Co-commissioned by Arts Centre Melbourne. Developed at Falmouth University’s Academy of Music and Theatre Arts (AMATA). 

Комментарии
Пока нет комментариев
Возникли вопросы?
Напишите нам в редакцию
Angliya в Instagram
© Angliya 2024