Алеся Маньковская: «Хочется есть жизнь большой ложкой»

В воскресенье, 27 ноября, на сцене Camden People’s Theatre пройдет премьерный показ спектакля «Тюремный психолог» режиссера Константина Каменского, в главной и единственной роли — Алеся Маньковская. Спектакль стал драматическим дебютом Алеси в Лондоне, однако дебютанткой ее назвать сложно: успешная карьера актрисы, композитора, оперной вокалистки говорят о таланте и опыте, к тому же впереди — режиссерская работа над спектаклем «Женитьба Фигаро», который лондонская публика увидит в начале следующего года

— Алеся, ты родилась в Бело­руссии, училась в Москве и вот уже 10 лет живешь в Ве­ликобритании. У каждого из нас свой путь на этот остров. Каков — твой?

— Я закончила спецшколу при консерватории, а потом хотела поступать в театральный, но моя мама была против. Мы нашли компромисс, и я посту­пила в ГИТИС на отделение музыкального театра. После окончания учебы я работала в мюзиклах и в театре Стаса Намина. Потом я попала в театр Калягина (Театр Et Ce­tera. — Прим. ред.) как приг­ла­шенная актриса. Там поз­нако­милась с режиссером Во­лодей Панковым, который на­чинал репетировать спек­такль «Мор­фий» по Булга­ко­ву. Он дал мне роль оперной певицы в этом спектакле, и я поняла, что снова хочу вернуться к классической музыке. Я пос­ту­пила в Trinity Laban Con­ser­vatoire of Music and Dance, где мне дали грант на учебу и стипендию на проживание. После окончания магистра­ту­ры решила остаться здесь.

— До переезда в Лондон ты всерьез занималась музыкой и как вокалистка, и как композитор?

— Да, я написала музыку ко многим спектаклям. Как кино­композитора меня даже выд­ви­гали на премию «Золотой орел». Фестиваль «Новое ки­но» дал мне премию за луч­шую музыку к фильму Мура­да Ибрагимбекова «Три де­вуш­ки». Также моя музыка звучит в новелле Мурада Иб­рагимбекова «Объект № 1» из альманаха «Я люблю тебя, Москва!» Эта короткометражная картина была приглашена на престижный Венецианский кинофестиваль.

— А что касается оперы? Есть планы?

— Я хочу поэксперимен­тиро­вать. Насколько физический театр уместен в опере. Вся трагедия в том, что если ты чересчур эмоционален, то у тебя дрожит голос, ты не мо­жешь петь, ты не можешь взять паузу посреди арии, ор­кестр ждать не будет. А вот в драматическом спектакле, ес­ли ты чувствуешь, что у те­бя комок в горле, ты можешь помолчать, посмотреть на зрителей, выдохнуть. Интересная нелюбовь этих двух жанров: оперы и драматического театра. Но я считаю, что не бывает правил без исключений, и вот на этом исключении я хо­чу построить свой театрально-оперный эксперимент и доказать, что обладание оперным голосом в контексте театра — это плюс, равно как и проявление излишней эмоциональности в контексте оперы.

— Можно сказать, что «Тю­рем­ный психолог», который вы сделали с Костей Камен­ским, — это твой драматический дебют в Лондоне. А до этого была в основном только опера?

— «Тюремный психолог» — это драматический дебют на рус­ском языке, до этого я сыг­ра­ла несколько ролей на анг­лий­ском и на русском, но не как ведущая актриса, а на вто­рых ролях. Я сыграла роль Шар­лотт Корде в спектакле «Ма­рат/Сад» драматурга Пи­тера Вайса. Этот спектакль был поставлен как пантомима c ви­деоартом. Для меня это был эксперимент. Мне кажется, мы немного застоялись и нужно искать новые формы самовыражения в искусстве. Также мне посчастливилось поучаст­во­вать в спектакле Ди­ны Кор­зун «Счастливый принц» по Ос­кару Уайльду, и, конечно, было сыграно огромное коли­чество оперных ролей и кон­цертов. Мне все время хо­чется чего-то нового, хочется есть жизнь большой ложкой!

— Ты помнишь тот момент, когда к тебе в руки впервые попала пьеса Елены Исаевой «Тюремный психолог»?

— Когда Костя прислал мне пьесу, я села и прочитала ее запоем от начала до конца. Я сразу сказала ему, что хочу это сделать, поскольку мне по­нятна внутренняя логика героини. И самое классное в работе над «Тюремным психологом» было то, что всегда можно было поговорить с ав­тором. Это очень важный мо­мент взаимоотношений, когда ты можешь попросить: А вот здесь можно я вот так сделаю? Автор говорит: Можно. А вот здесь мне чего-то не хва­тает. И Исаева тут же те­бе предлагает емкую и ла­ко­нич­ную фразу. Это дорогого стоит.

— У тебя не было страха иг­рать в моноспектакле, ведь ты совершенно одна на сцене?

— Наоборот, я была счастлива! В опере есть арии, которые длятся по 15 минут, это вполне себе монолог, даже мини-монопьеса! Так что в этом плане натренированность у меня, может быть, даже лучше, чем у некоторых драматических артистов.

— Ты можешь сказать, в чем трудности и радости актерского переживания, когда ты один на сцене?

— Трудность заключается в том, что если ты вдруг забудешь фразу или потеряешься в тексте, то тебе никто не по­может. И это немного пугает. А вот радости значительно больше! Потому что ты ве­дешь за собой людей, и вот это ощущение, что за тобой следуют, — это, конечно, ни с чем не сравнимая радость. Я ведь не играю, я рассказываю какие-то вещи, которые хорошо знаю сама. Я ставлю себя в предла­гаемые обстоятельст­ва героини и проигрываю их с большим удовольствием, потому что я могу объяснить до миллиметра, почему здесь она сделала так, а вот здесь — так. Это я, но на дистанции текста.

— Есть дистанция между ак­тером и ролью, но нет дис­тан­ции между актером и зрителем…

— Совершенно верно! К тому же я не хочу работать с чет­вертой стеной, мне это не ин­тересно. Вот в опере все начинают с маленьких концертов: ты вышел на сцену и тебе нужно 40 минут публике что-то петь, да так, чтобы ей не было скучно, и смотреть в по­толок нельзя, и никакой чет­вертой стены у тебя нет.

— Елена Исаева видела эту постановку, когда ты впервые играла ее на фестивале в Ка­луге. Каковы были ее впечатления?

— Мне показалось, что меня принимали очень сдержанно. Даже плохо. Я вышла после спектакля и обдумывала, что же написать Косте, ведь его со мной в Калуге не было. А оказывается, в этот момент Исаева прислала сообщение Каменскому: «Фурор!» Было очень приятно!

— Сейчас, помимо всей прочей деятельности, ты занимаешься режиссурой. Расскажи об этом поподробнее.

— Когда я училась в ГИТИСе, мы выпустили спектакль «Же­нитьба Фигаро», который был номинирован на «Золотую маску». Нам ее не дали, но сту­денческий спектакль и сра­зу такая номинация, это, конечно, круто! А потом мне довелось поучаствовать в двух других оперных постановках «Фигаро». У каждого человека есть своя священная корова. Вот для меня это — «Фигаро». У Бомарше это комедия «дель арте», реверанс в сторону ко­медии масок, которая достаточно сильно отличается от русского психологического те­ат­ра. Поскольку в этом спектакле я не только режиссер, но и актриса, я призвала на помощь Костю Каменского, и у нас сложился замечательный режиссерский тандем.

— То есть у «Свадьбы Фигаро» два режиссера?

— Это как труппа The Comp­licite Company, когда есть группа актеров и есть лидер труппы. Вот у них был Сай­мон Мак Берни. Это уже по­том он назвал себя режиссером, а вначале — лидер труппы. Такой лидер предлагает какое-то направление, а дальше труппа этюдным путем начинает разрабатывать это направление, искать. Нам удалось разработать общую концепцию, которая пронизывает будущий спектакль, идею, ко­торая сшивает этот непростой материал в единую картину. Нас с Каменским очень объединяет, что мы оба из ГИТИСа — есть элемент цеховой культуры, одни педагоги, одна стилистика…

— Если бы в параллельном ми­ре нужно было выбрать ка­кую-то одну сферу деятельности, что бы ты выбрала?

— Этот параллельный мир был бы тогда адом. Я не могу выб­рать что-то одно, более того — не хочу. Я сама выбрала себе такую стезю — вечный поиск — и я с большим интересом по ней иду. Ведь когда жить не скучно, и живешь дольше, и выглядишь моложе.

Беседовала Л.Шафранова, фото из архива автора