БГ: о себе и о Лондоне
В прошлом году Борису Гребенщикову исполнилось 60 лет, 40 из которых он провел в качестве бессменного лидера группы «Аквариум», однако менее загадочным для своих поклонников БГ не стал. Возможно, это связано с тем, что Гребенщиков отказывается как-либо интерпретировать свои песни, оставляя любителям его музыки чистое поле для размышлений. Журналистам в общении с Гребенщиковым легче не приходится: судя по интервью, которые можно найти в Сети, общение с работниками СМИ БГ не очень любит, а вопросы, задаваемые журналистами, по большей части ему не интересны, и вместо того, чтобы отвечать на вопросы, Борис Борисович от них отшучивается. «Англия» решила попробовать избежать этой участи и побеседовала с Борисом Гребенщиковым о том, что ему самому интересно.
— Борис Борисович, год назад вы заявили о том, что уходите в партизаны. Ваше заявление было ошибочно истолковано журналистами, которые напугали всех ваших поклонников новостью о том, что вы прекращаете свою музыкальную деятельность. Однако вы просто решили изменить тот формат, в котором выступал «Аквариум». Скажите, вы до сих пор ведете партизанскую деятельность и каково вам в этой роли?
— Год назад ситуация была такой: посмотрев на тот климат, который сложился в шоу-бизнесе и массмедиа, я решил, что мне противно принимать во всем этом участие. А поскольку большую часть своей истории «Аквариум» находился вне каких-либо «трендов», мы просто вернулись к своему обычному состоянию: мы занимаемся музыкой, мы играем концерты, но мы не участвуем в тусовках, не даем 20 интервью в неделю по любому поводу и без него, мы не светимся в «ящике», а просто занимаемся тем, чем мы всегда занимались. Вот что я тогда сказал. Почему прессе было так удобно перевернуть мои слова и сказать, что «все кончилось»? Вероятно, им этого очень хотелось.
Однако опыт показывает, что наша гастрольная жизнь стала вдвое более насыщенной, чем раньше, но мы играем не в больших публичных залах, а в тех местах, где действительно надо играть. Строго говоря, выбирая между Королевской филармонией и клубом в городе Нижний Волочек, я все-таки выберу этот клуб по той причине, что здесь музыка есть, а там — нет.
— При этом вы все равно выступаете в Royal Albert Hall.
— Да, и выступления в Альберт-холле для меня большая честь. Для меня Англия как была в давние времена центром Европы и университетом Европы, так она им и остается. А поскольку Альберт-холл для меня главный зал Англии и, соответственно, главный зал мира, когда появляется возможность сыграть здесь концерт, я его играю.
— Но даже в Англии вы выступаете в самых разных залах: два года назад вы давали концерт в Пушкинском доме, где было человек 50, не больше. Потом у вас был концерт в Кембриджской церкви и сейчас вы готовитесь к концерту в Альберт-холле. Как для вас отличается атмосфера на этих концертах?
— Атмосфера, может, и отличается, но главное, что мой подход и подход музыкантов везде остается одинаковым: вот, есть предлагаемая ситуация, как мы можем сделать максимум из нее? Мы будем играть громко, тихо; мы будем играть медленные или быстрые песни; мы будем давить звуком или мы будем шептать. Все будет зависеть от зала и от людей, которые туда пришли.
— И какой в этом контексте Альберт-холл?
— Понятия не имею. Надо прийти и сыграть.
— Но вы ведь там играли уже два раза.
— Я не знаю, как будет в этот: у нас ведь совсем другой подбор песен, потому что многое изменилось в мире. Мы будем немножко другой гранью показывать себя.
— Вы в России давали несколько концертов к своему 60-летию: это та же программа?
— Уже нет. У нас каждый концерт не похож на предыдущий. Или даже так: он похож на предыдущий, но что-то уже поменялось. Одна песня меняется за один концерт, за пять концертов меняется пять песен, шесть или даже восемь. А через двадцать концертов уже неизвестно, что будет.
— Пока я готовилась к этому интервью, я не раз наткнулась на вашу фразу о том, что вам не нравится российское медийное пространство, да и во многих ваших интервью видно, что разговор радости вам не приносит. Что вас в медийном пространстве России не устраивает?
— Объясняю: в медийном пространстве России мне не нравится чудовищная пошлость, стопроцентная ложь в любых СМИ и просто мой хороший вкус протестует против того, как работают СМИ. Не против того, что они делают — все массмедиа занимаются одним и тем же, а против того, как они этим занимаются. Я до какого-то момента это терпел, но сейчас моему терпению пришел конец, и понимаю, что терпеть это мне совершенно не нужно.
— А есть в России исключения? Например, телеканал «Дождь»?
— Нет никаких исключений. Когда Миша (Козырев) позвал меня на «Дождь» сыграть там под Новый год, я пошел туда только при одном условии. Я сказал Мише: «Для тебя я с удовольствием сыграю концерт, но ни одного слова я говорить не буду», на что он сразу согласился. Я не хочу ничего делать против своего вкуса, мне противно.
— Меня заинтересовали ваши последние песни, которые вы выложили на YouTube. В глаза моментально бросается стиль того, как эти видео сняты: вы там один, с гитарой, поете, играете и уходите. Это как-то связано с вашим нынешним настроением?
— Нет, просто именно эти песни требуют такого подхода, потому что это сегодняшние песни, о сегодняшних причинах, и болят они вот так.
— Получается, вам хочется об этом говорить одному?
— Эти песни вообще с моего сольного альбома, и я не хочу втравливать «Аквариум» в сомнительное предприятие. Я сам говорю о том, что у меня наболело на сердце, и говорю об этом прямым текстом. Мой любимый «Аквариум» к этому отношения иметь не должен, потому что «Аквариум» занимается, в принципе, другим.
— Чем занимается «Аквариум» и чем занимается Борис Гребенщиков; в чем там разница?
— Разница заключается в том, что иногда меня прорывает и я начинаю говорить прямым текстом, а «Аквариум» занимается тем, что я назвал бы поэзией, поэзией музыкальной и словесной.
— Я часто слышу от своих знакомых, что летели они в самолете из России в Лондон или из Лондона в Россию и встретили там вас. Правильно ли я понимаю, что вы часто здесь бываете?
— Скажем так, я бываю в Лондоне примерно три-четыре раза в полгода.
— Тогда такой вопрос: в вашей последней песне «Пришел пить воду» есть строчка «Будешь в Москве, остерегайся говорить о святом». Чего стоит остерегаться в Лондоне, если это стоит делать?
— В Лондоне вполне можно получить по рогам, если знать, куда идти. Например, моему приятелю Дэйву Стюарту угрожали физической расправой просто потому, что он богатый и машина у него есть. В Лондоне всякое случается.
— Меня немного удивил тот факт, что интервью с вами было назначено в бутик-отеле в Южном Кенсингтоне, хотя для меня вы гораздо более органично будете смотреться в каком-нибудь Шордиче или Далстоне.
— Просто туда далеко ехать, я ведь живу у своего приятеля буквально за углом. Так, мне, конечно, ближе по настроению Шордич. Я много раз встречался там с очень интерес-ными людьми, и восток Лондона мне действительно очень нравится.
— В давнем интервью в «Снобе» вы сказали, что в Лондоне ваша русскость всплывает на поверхность. Что вы этим хотели сказать?
— Вы знаете, в Лондоне моя русскость, как, в сущности, и все остальное всплывает на поверхность по той причине, что здесь мне не надо «камуфляжиться», не надо маскироваться под местность. Здесь мой естественный ритм жизни: мне нет необходимости вставать рано или поздно, я встаю, когда встаю, и делаю то, что я делаю. В Лондоне я такой, какой я есть. Когда я на гастролях в городе Тотьме, там «Аквариум» напоминает военный лагерь в том смысле, что ты встаешь в определенное время, тебе нужно сделать какие-то определенные вещи, чтобы концерт получился.
— А здесь у вас состояние свободы?
— Да, именно так. А в Санкт-Петербурге у меня простой образ жизни последние 25 лет: я встаю, завтракаю и иду в студию. У меня нет вариантов, каждый день я хожу в студию.
— Чем же вы в Лондоне занимаетесь?
— А в Лондоне я ничем не занимаюсь. Вот я сейчас думаю: пойти мне в «Тейт» или пойти мне в парк?
— К вопросу о свободе: недавно один мой знакомый рассказал, как летел с вами в одном самолете и вы ему подписали диск или что-то другое. И я вдруг подумала: как, наверное, тяжело быть Борисом Гребенщиковым, вас же все знают и все хотят автограф.
— На самом деле это не большая проблема. В России, например, меня не так просто найти: я либо дома, либо я в машине, либо я в студии. А когда я иду по улице, люди очень тактично себя ведут, за что мне хочется снять шляпу перед всем человечеством. Ни в Петербурге, ни в Москве они не тревожат меня на улице, а если и тревожат, то очень редко. Единственное место, где невозможно было ходить — это Коктебель. Ты идешь на пляж и через полтора часа понимаешь, что идти до пляжа 10 минут, а ты все это время даешь автографы и до пляжа так и не дошел. В итоге я просто перестал туда ездить.
— «Афиша» недавно собирала ваши различные высказывания, и где-то вы сказали, что не ассоциируете себя с БГ. Как у вас это получается?
— На самом деле все просто: есть это человеческое существо (показывает на себя), в котором сидит душа, мозг, сердце. Но мое имя не принадлежит: мне его дали мои родители совершенно случайно, еще не зная, какой я. Это имя не имеет ко мне никакого отношения, когда это понимаешь — сразу от него освобождаешься.
Я не ограничен своим именем и, тем более, я не ограничен БГ. Ведь как люди создают своего собственного БГ: вот, они слушают песню, чувствуют, что поют ее от сердца. Тогда они решают: «Я люблю БГ, я его хочу, хочу, чтобы он был моим мужем». Или просто говорят, что БГ им нравится; или, наоборот, говорят, что БГ — страшный подонок. Но какое отношение все это имеет ко мне? Есть я, есть моя песня, есть реакция людей на мою песню — и вот они создают кого-то, кого они считают БГ.
БГ в их представлении может быть красивым, двухметровым, надежным красавцем или томным юношей. Моя задача заключается в том, чтобы весь материал, весь конструктор, из которого они своего БГ строят, был чистым и искренним. Что они из этого построят — не мое дело. Это их БГ, не мой.
Беседовала Ю.Юзефович
Концерт в Лондоне состоится 16 мая