Станислав Садальский: о кино вчерашнем и сегодняшнем
25/05/2016 15:39

Станислав Садальский: о кино вчерашнем и сегодняшнем

В преддверии спектакля «В зале только женщины» газета «Англия» поговорила с актером Станиславом Садальским — о творчестве, кино, неореализме, системе Станиславского и многом другом

— Станислав Юрьевич, вы себя считаете эпатажным?

— Я себя никем не считаю. Я себя считаю артистом. Кем вы себе представляете меня, тот я и есть.

— А вы можете определить, кто такой артист?

— Я не знаю, кто такой артист, это ваше ощущение. Это дол­жен зритель определять. Вот как вы считаете, кто такой артист?

— Ну, на мой взгляд, артист — человек, который способен рефлексировать и тонко чувствовать окружающий его мир. Но давайте все же про вас, вы сказали «я — артист», значит вы вкладываете в это понятие что-то свое…

— Да. Правда, там где тонко, там и рвется. Главное, чтобы артист не прерывался.

— Почему у вас грузинское гражданство, вы же родом из Чувашии?

— Потому что я воспитывался в интернате и моя страна СССР. И когда грузин притесняли в Москве, моих друзей стали увольнять, детей из школ выгонять, закрывать их заведения, я сказал — дайте мне грузинское гражданство. И президент Михаил Саакаш­вили (президент Грузии в 2004–2013 гг.), на мой взгляд, один из лучших президентов на постсоветском пространст­ве, дал мне почетное звание почетного гражданина Грузии. Дал мне высшую награду Грузии — орден чести. Я сказал, что я прежде всего не за грузин, которые в Грузии, потому что мне наплевать на них, я за тех грузин, которые в Москве. И если бы тут притесняли азербайджанцев, я бы сказал — дайте мне азербайджанское гражданство, если бы притесняли армян, то я бы попросил армянское. Но преж­де всего я россиянин.

— То есть вы считаете, что, получая гражданство какой-то страны, вы тем самым за­щищаете притесненных? Это какой-то художественный жест?

— Нет, я даже не рассчитывал на это, но мне просто дали. Я был многократно в Грузии.

— Хорошо. А почему вы выб­рали актерскую профессию?

— Я сколько себя помню, всег­да хотел быть только артис­том. Многие ребята, с которы­ми я учился в интернате, выб­рали себе сначала одну специальность, а потом другую, а я хотел быть только артистом. И есть такая штука: найди себе дело по душе, и не бу­дешь ра­ботать ни одного дня. Я получаю удовольствие и мне за это еще и деньги платят. Я очень хорошо устроился.

— А для вас есть разница, где играть: в театре или кино?

— Для меня нет разницы, где играть — в театре или в кино. Если ты живешь ролью, если ты вникаешь, то никакой разницы для меня нет.

— Если бы вам одновременно предложили серьезные, хорошие работы в кино и театре, что бы вы выбрали?

— Сейчас не предлагают, потому что мы вошли в то золотое время, когда в кино снимают только тех, кто хорошо продается. Раньше, чтобы заработать деньги, нужно было снять хороший фильм, а сейчас зарабатывают деньги во время производства фильма — тырят деньги. И уже не важ­но, какая картина получилась. Потому что снимают своих любовниц и любовников, поэ­тому правят продюсеры. Се­годня режиссеры минимально работают в кино.

— Вы хотите сказать, что кино сегодня умерло?

— Ну, хорошо. Раз вы так не считаете, назовите фильмы, которые снимаются не по такому принципу?

— Например, возьмем Андрея Звягинцева, который снял «Левиафан», я не говорю, что люблю его. Но это качественное, достойное кино. И работа режиссера там ощущается…

— Да, правда. Мне тоже этот фильм понравился. Красивый, но это тяжелое кино. Но такого режиссера уровня как Эльдар Рязанов, сегодня нет, или такого уровня, как Вла­димир Мотыль. Такого ре­жиссера, чтобы трагическое, ко­мическое и смешное вместе существовало, таких больше нет. Я очень люблю неореализм. Для меня это идеально. И вот в неореализме работал и Гайдар, и Данелия работал.

— Что касается неореализма, не совсем с вами согласна. Был такой режиссер Сергей Параджанов, который говорил, что советского кинематографа не стало, а неореализм мы так и не смогли «родить», хотя были предпосылки и такие замечательные филь­мы, как «Она защищает Ро­дину» Фридриха Эрмлера.

— Нет, я с ним не согласен. Помните такого режиссера, как Отар Иоселиани. Вот он типичный представитель неореализма. Так что это неправда. Фильм «Жил певчий дрозд» (реж. Отар Иосе­лиани, 1972) снят абсолютно в духе неореализма. Просто у нас это особо не примечалось, но мне это очень по душе. И такие фильмы есть. Вот, кстати, еще помните, был абсолютный неореализм — фильм «Трид­цать три» (реж. Георгий Да­нелия, 1965). Прос­то потом мо­да ушла. У нас чистый жанр никому не интересен. И сейчас нет такого кино.

— Любое направление в кино, будь то неореализм, экспрес­сионизм или авангардное ки­нематографическое движение вроде «Догмы 95», очень сильно зависит от политической, культурологической конъюнктуры, поэтому не­удивительно, что сейчас кино ищет новые ориентиры.

— Мне все равно это не интересно. Потому что все равно это уже не кино. Ведь не случайно популярна программа «Дом-2», потому что снимается скрытой камерой. Потому что документальное кино гораздо интереснее.

— Следует ли ориентироваться на мнение массового зрителя? Потому что «Дом-2» — другая история.

— Нет, нужно ориентироваться на свое мнение. Вот чем хо­рош винегрет? Там и огурчик, и помидорчик, и свекла. Поэ­тому надо ориентироваться на самого себя, когда ориентируешься на кого-то, это не интересно. Когда художник самобытный. Тот же Параджанов — нельзя сказать, что он снимал узкое кино. Его картина «Тени забытых предков» (1965) была показана по всему миру, или «Цвет граната» (1968), если разложить на картинки, это очень интересное кино, которое заставляет думать. Но его кино для меня постарело. Его кино строится на народном творчестве, поэтому покоряет сердца.

— А вы часто читаете то, что про вас пишут?

— Нет. Кошкам не интересно, что о них думают мыши. Пло­хо, если бы не говорили.

— Совсем скоро, 5 июня, вы будете играть в спектакле «В зале только женщины» в Лондоне. Это будет первый визит в Великобританию?

— Нет, я в 1992 году снимался в картине. Съемки проходили в 5 утра. И мы с Мамукой Ки­­калейшвили ходили по этому мосту. Тяжелая актерская судьба загнала нас в Лондон.

Я не знаю, на какой площадке мы будем выступать. Но мы все будет играть за свое искусство. И это будет высо­чайший класс. Поэтому в прин­ципе не важно — где это бу­дет, главное то, что они увидят на сцене. Как мы иг­раем. Весь актерский мир Анг­лии, Италии, Франции, они играют только по русской сис­теме — системе Станислав­ско­го, которой учились Мэри­лин Монро, Грегори Пек. Весь Голливуд воспитан на системе Станиславского.

— Говоря о система Станис­лав­ского, как вы относитесь к то­му, что новый театр пытается отойти от традиционности?

— Все возвращается. Раньше тоже говорили, что Малый те­атр ужасный, а Таганка хороший. Но потом Таганка стала анахронизмом, и Малый театр был одним из лучших теат­ров, потому что он традиционный. Это все меняется, как мо­да. Се­годня авангард, а завтра опять возвращается классика.

Я помню, как однажды мы с Софико Чиаурели зашли в английский паб, и она говорит: вот смотри, тут гвоздь, и тут 30 лет назад мать вешала сю­да манто. И я понимаю, что гвоздь уже другой, но все рав­но есть эти вековые традиции. И мне очень грустно, что Лужков разрушил всю Моск­ву, что являлась Москвой. Мне приятно, что в Питере остался центр. И Англия, ко­нечно, покоряет меня тем, что борется за традиции.

Беседовала Лилит Акопян, фото Марии Истоминой

Спасибо за помощь в организации интервью Денису Крупенину (Triumf Produc­tion) и Маргарите Багровой (Urban Events)

Спектакль «В зале только женщины» 5 июня в 18:00. Подробнее на сайте russianevents.london
Заказ билетов  vasilieva.eventbrite.co.uk

Комментарии
Пока нет комментариев
Возникли вопросы?
Напишите нам в редакцию
Angliya в Instagram
© Angliya 2024