«Игра в кальмара», Республика Корея, 2021, режиссер Хван Дон Хек
Феноменальный успех «Игры в кальмара» — часть большого бума корейской культуры последних лет. Совсем недавно упоминание Кореи означало что-то совсем экзотическое и чаще всего относящееся к Северной Корее и ее бесконечным социальным экспериментам. Южная Корея была интересна относительно небольшой группе синефилов, которые запоем смотрели Ли Чхан Дона, Хон Сан Су, Ким Ки Дука, Канг Чже Гю, Пак Чхан Ука и других ярких авторов. Некоторые их фильмы становились хитами среди чуть более широкой аудитории — например, «Весна, лето, осень, зима и опять весна» в Москве стал одним из главных долгожителей проката в начале нулевых, его посмотрела чуть ли не вся молодежь.
Но того, что происходит сейчас, никогда не было. Весь мир слушает К-рор — на гастрольные концерты BTS невозможно попасть. «Паразиты» Пон Чжун Хо получили сначала «Золотую пальмовую ветвь», а потом еще и главный «Оскар». Теперь «Игра в кальмара» не просто становится самым популярным сериалом Netflix, но и запускает какие-то безумные процессы: дети в школах пробуют игры из сериала, взрослые тоже устраивают тематические вечеринки, AliExpress рапортует о вале заказов на атрибутику «Кальмара», предложение на сервисе — более 100 тысяч товаров по данному запросу. Хеллоуин был целиком «кальмарным».
Сам сериал начинать смотреть даже как-то неловко: кажется, что все его уже видели, и это все равно что читать позавчерашнюю газету. Совсем другое дело — разбираться в причинах его популярности. В сущности, сюжет о жестоких играх далеко не нов — вспоминаются и «Бегущий человек», и «Голодные игры», и «Королевская битва», и «Куб», и франшиза «Судная ночь», и миллион других фильмов. Не все из них стали суперхитами, особенно те, в которых, как в «Игре в кальмара», смерть была показана настолько натуралистично. Почти везде в таких играх участвовали не от хорошей жизни, антуражу всегда уделялось особое внимание, так что закредитованные участники сериала, архитектурные навороты и красочная форма с треугольничками и квадратиками тоже не могут похвастаться новизной, а костюмы (да и весь образ Распорядителя) явно списаны с Дарта Вейдера.
И все же мир покорен, опять Корея у всех на слуху, и это уже не экзотика. Пожалуй, наиболее верным объяснением такого интереса к этой стране кажется теория о том, что в Корее острее и ярче всего явлены противоречия западного мира. Да, количество кредитов среди корейского населения превышает все мыслимые пределы — но о какой стране сегодня нельзя этого сказать? Мало ли людей, которые эти кредиты не могут отдать, забыл ли кто-то кризис 2008 года и похожее на магическое заклинание слово «дериватив»? У корейцев классовое расслоение очень заметно, богачи непристойно шикуют, и не видно, чтобы их обкладывали суперналогами или чтобы они переусердствовали в филантропии. Полиция в сюжетах корейских фильмов и сериалов чаще всего коррумпирована и жестока. Бедняки не помогают друг другу, а пытаются выжить в режиме «каждый сам за себя». Социальные институты не функционируют, люди чувствуют себя незащищенными, льготы и пособия получить невозможно, а вот потерять имущество и свободу — сколько угодно. Между прочим, на том же Netflix на втором месте после «Кальмара» уже месяц держится сериал «Уборщица» — как раз об этом.
Все это очень подробно представлено в корейской поп-культуре, а художественные традиции страны заставляют авторов излагать сюжеты в эмоциональном диапазоне от гиперболы до гротеска. С точки зрения западного зрителя, актеры переигрывают, а сценаристы перебарщивают, но именно это и нужно, чтобы весь публицистический пафос считался в полной мере. Памфлеты практически ушли из западного дискурса, приличным людям их не пристало ни писать, ни читать, а вот в корейском только так и можно, и им «простительно». Кроме того, корейцы могут себе позволить неполиткорректность (например, некорейцы — очень часто носители зла в их сюжетах, а США — воплощение опасной и коварной силы), но на Западе эта неполиткорректность воспринимается как раз зеркально, как дань тутошней политкорректности. Все ругают «белого человека», и негодование корейцев на его счет очень ложится в тренд.
И тут появляется «Игра в кальмара», где общество живет словно бы в период Великой депрессии: бизнесмены либо разорены, либо криминализированы. Людей средь бела дня бьют, убивают, похищают прямо с улицы. Проблемы не решаются и копятся, и больше всех зашибают коллекторы всех мастей: не забудем, что самый большой приз в своей карьере, «Золотой лев» Венецианского кинофестиваля, Ким Ки Дук получил именно за фильм о коллекторе, «Пьета». Из этого состояния затравленному гражданину можно вырваться только за счет какого-то очень резкого и опасного трамплина: за счет мошенничества, как в «Паразитах», или через игру с большим денежным фондом, как в «Кальмаре». Это не в акции вложиться, это не биткойны скупить, это не стартап замутить — тут ставки другие, но суть, в общем, та же. При отсутствии понятных и работающих социальных лифтов приходится искать другие варианты. Герои сериала, например, перетягивают канат над пропастью или пытаются выполнить простые правила «двигайся-замри», где излишне подвижным грозит расстрел. Но ровно то же самое сейчас пытается сделать едва ли не каждый первый среди нас — только ставки пониже, и конец обычно не такой трагичный.
Корея — метафора нашей жизни, поэтому зрители легко мирятся с непривычной фонетикой языка, азиатскими лицами, не сразу идентифицируемыми на Западе, именами, похожими на выстрелы из ружья. Поэтому и «Кальмара» мы съели, и другие пункты обширного корейского меню с удовольствием употребим — пока обещанный второй сезон не выйдет.