Возраст мне не мешает…

Тем более, что спросить у него всегда есть о чем: за свою журналистскую карьеру он объездил полсотни стран, защитил диссертацию и два года вел спецкурс на журфаке МГУ. С 1985 года — зарубежный корреспондент «Труда»: семь лет — на Ближнем Востоке, еще семь — в Южной Африке. С 1999 года — в Лондоне. С 2007-го — собкор «Московского комсомольца». Брал интервью у премьеров и президентов, в том числе у Гордона Брауна. Не раз беседовал с Нельсоном Манделой. Трижды бывал на приемах у Елизаветы II и написал книгу «Чаепитие у королевы». В русском Лондоне он известен как главный редактор одной из первых русскоязычных газет «Лондон-Инфо», а нашим читателям, разумеется, известны его еженедельные колонки в авторской рубрике «Британские парадоксы».

Рассматривая в гостях у Зураба Михайловича его увесистые архивы, мы также выяснили, что в колыбели его укачивал дядя, Булат Окуджава, но об этом он распространяться не любит: «Вы же пришли не к племяннику Окуджавы, а к Зурабу Налбандяну. Вот с ним и говорите. А про Булата — в другой раз. Расскажу вам, как семья поручила ему нянчить новорожденного племянничка и как он всю жизнь напоминал мне, что я жутко орал под его присмотром».

— Зураб Михайлович, а когда и почему вы решили стать журналистом?

— Я хотел стать историком, обожал поэзию и даже писал стихи. У нас в роду это традиционно — музыканты, художники, писатели. Но бабушка и дедушка, которые меня воспитывали после смерти мамы, хотели, чтобы я был инженером. Я сопротивлялся изо всех сил, и изобретательный дед тайком отнес мои документы в приемную комиссию политехнического института. На вопрос, а где сам абитуриент, объяснил: «Он стесняется».

Через пять с половиной лет я торжественно подарил бабушке и дедушке диплом инженера, а сам отправился в Москву поступать в Литинститут им. Горького. Закончил. Но в родном Ереване для дипломированного литератора работы не нашлось. Поступил в местную молодежную газету «Комсомолец» и переквалифицировался в журналиста. С тех пор постигаю эту профессию «в полевых условиях», «на скаку».

— О чем была ваша первая статья?

— Первую серьезную (как мне тогда показалось) статью я написал про рыбаков высокогорного озера Севан, которые ловили знаменитую форель «ишхан», за что получили почетную грамоту. Меня послали их «воспеть». В конце разговора я спросил у директора, куда экспортируется эта замечательная рыба. «По очень важным адресам отправляем, — сказал он с хитрой улыбкой, причину которой я не сразу уловил, — например, в Управление делами ЦК КПСС, в столовую нашего армянского Совмина…» Тут все дружно прыснули со смеху, а я почувствовал, как густо краснею.

Вскоре после прихода в газету я оказался в кресле ответственного секретаря, то есть главного по выпуску. И был очень удивлен тем, как неэффективно организована работа по подготовке номеров. Системности почти не было. Газету лепили «как Бог на душу положит». Доходило до курьезов: корреспондент мог позвонить и сообщить, что не написал материал, потому что «не было вдохновения»! Представляете?

— Если судить по графикам Ерофеева из «Москва–Петушки», многие так работали… В других редакциях не было кардинально лучше?

— Это верно. Считалось, что редакция — творческая организация, не поддающаяся регламентированию.  Но я решил попробовать. Очень пригодились принципы организации труда на производстве, которым учили в политехе. А чем газета не производство, подумал я? Наведение дисциплины коллегам не понравилось, был даже «бунт на корабле». Но потом постепенно обнаружили, что четкая плановая работа отнимает меньше сил, а главное, нервов. Это убедило меня, что система нащупана правильно, и потом я использовал ее, работая на той же должности в больших всесоюзных газетах, таких как «МК».

— Там тоже бунтовали?

— Еще как. В 1976 году в «МК» устроили экстренное профсоюзное собрание с требованием избавить их от «диктатуры» Налбандяна. Четыре часа спорили, но в итоге согласились, что работать по системе удобнее, чем без нее.

— Вы сами-то писать успевали или все силы уходили на выпуск?

— Писал и часто. Выкраивал время для командировок по стране: был на Дальнем Востоке, на Крайнем Севере, неделю плыл на сухогрузе из Красноярска в Дудинку. Меня даже моряки выкупали в Енисее, когда переплывали Полярный круг. Иногда удавалось бывать за границей. И отовсюду писал, рассказывал о красотах, о трудностях, о человеческих характерах. Печатался в газетах и литературных журналах «Юность», «Знамя». Но все это урывками.

— Главной работой был выпуск номера?

— Безусловно. Сам того не подозревая, я оказался одним из первых в стране энтузиастов, кто понял необходимость системного подхода к выпуску газеты. «Модель „МК“ вдруг попала в центр внимания. Приходилось выступать на семинарах, писать статьи на темы газетно-журнального „менеджмента“. Познакомился с ведущими авторитетами в этой области: ответственным секретарем „Правды“ Сергеем Цукасовым, автором лучшей в стране книги на эту тему „В штабе газеты“, и Дмитрием Мамлеевым, который возглавлял секретариат „Известий“. Это были огромные по тем временам издания с многочисленными коллективами и своими типографиями. Управлять выпуском таких мощных газет без железной организационной модели  невозможно. Цукасов и Мамлеев были очень разными по характеру: Сергей Витальевич — строгий, подтянутый, отличный знаток выпуска. А Дмитрий Федорович — творческий костер, превращавший секретариат в самое интересное подразделение газеты. Эти люди многому меня научили. А в конце 70-х меня пригласили на журфак МГУ и предложили заняться наукой, защитить диссертацию по проблемам организации работы редакции.

— Защитили? 

Архив[/caption]

— Да, в 1982-м. И два года вел на том же журфаке спецкурс по организации работы редакции. Три года возглавлял секцию газетного менеджмента в Союзе журналистов Москвы. К тому времени я уже руководил секретариатом «Труда» — самой многотиражной газеты в мире. В конце 80-х, на которые пришелся пик ее популярности, тираж составлял умопомрачительные 22 млн в день, и это рекорд, вошедший в Книгу Гиннесса!

— И тут вдруг все изменилось — Ближний Восток, Южная Африка, репортажи из охваченного огнем Бейрута и подразделений американской армии во время первой войны в Заливе? Ваша профессиональная карьера пошла совсем по-другому. Что случилось?

— Все складывалось хорошо: я занимался делом, которое было мне по душе, вокруг — множество интересных творческих личностей — журналисты, писатели, режиссеры, художники. Во главе ЦК стал Михаил Горбачев, и было очевидно, что грядут перемены, страна начинает двигаться в сторону демократии и либеральных реформ, которых мы так ждали. Именно об этом мы с друзьями спорили, догадывались и мечтали, просиживая долгими вечерами на знаменитых московских кухнях. О чем еще может мечтать вчерашний провинциал?

Но тут в очередной раз в дело вмешался… мой непоседливый характер. Уж не знаю, хорошо это или вредно, но есть в моем ДНК какой-то ген, который обычно ведет себя тихо, но иногда просыпается и требует срочных перемен. Едва я заползу на какую-нибудь высотку, только переведу дух, как этот ген начинает объяснять мозгу, что я слишком комфортно устроился и надо срочно снова куда-то залезать. Так случилось и на этот раз. Захотелось вернуться в «письменную» журналистику: находить интересных людей, разбираться в деталях всяческих проблем и явлений и писать, писать, писать. Словом, после нескольких раундов переговоров с главным редактором мы с женой оказались на теплоходе, который целую неделю вез нас в Египет, где мне предстояла работа собкора «Труда» по Ближнему Востоку.

— Не страшно было? Ведь ничем подобным вы раньше не занимались?

— Я рвался в «проблемный регион», потому что писать хотелось совсем о другом и по-другому. Конечно, сомнения были: я не только никогда раньше не был зарубежным собкором, но вдобавок еще и не знал арабского языка. Слава Богу, выручил английский, выученный когда-то по наставлению бабушки. И, конечно, очень помогла ереванская юность. В середине прошлого века Армения, да и все советское Закавказье были тесно связаны с культурой, обычаями и поведенческими стереотипами жителей ближневосточных стран. Когда я впервые вышел на улицу в Каире, сразу почувствовал себя как дома. Вспомнил, как надо здороваться, чтобы на тебя обратили внимание, как надо держать чашку, когда пьешь черный арабский кофе, что разговор с египтянином надо начинать издалека, расспрашивать о семье, о здоровье. Тогда он отнесется к тебе с уважением и удовлетворит твою просьбу. Со временем стал немного разбираться в арабском, но для работы хватало английского.

— Что было самым важным для вас в работе собкора за рубежом?

— У каждого свои рецепты, но для меня самое важное — разобраться в психологии жителей новой страны, понять, почему они поступают так, а не иначе. Научиться судить об их поступках, словах и эмоциях не со своей, а с их «колокольни». Для меня не играет роли, кто передо мной — житель саванн в набедренной повязке или французский академик в мантии. Разобравшись в психологии местных жителей, понимаешь и принимаешь страну, которую они и их предки построили. Иначе говоря, ключ к пониманию страны — в том, как мыслят ее обитатели. По-научному это называется этнопсихология.

— А чего журналист не должен делать ни при каких условиях?

— Самый большой враг журналиста — это страх. Не надо бояться и робеть перед большим начальником или знаменитостью. Не надо задавать им вопросы, ответы на которые очевидны. Когда написали хороший честный материал, не стоит бояться редактора, который может его «зарубить». Страх потерять работу, достаток, наконец, угроза жизни — все это бывает в нашей работе. Мой совет — готовьтесь ко всяким таким переделкам, думайте о них, читайте книги хороших журналистов, перенимайте их методы борьбы с опасностью и собственным страхом.

— Собкору полезно быть психологом?

— Совсем нет, хотя чтение умных книжек никогда не помешает. Собкору надо быть профессиональным журналистом. Хороший журналист не хуже психолога разбирается в людях. Доказано на практике, что журналист, плохо владеющий местным языком, напишет репортаж лучше, чем лингвист, владеющий всеми нюансами этого языка. Знаете, почему? Потому что он задаст правильные вопросы! Потому что он знает, чего от него ждет аудитория, для которой он пишет.

— Беседуя с Нельсоном Манделой, вы улавливали ход его мыслей? 

Архив[/caption]

— Мандела с первого взгляда «сканировал» людей и точно знал, как и о чем с ними говорить. Я это быстро понял и не старался задергать или запутать его вопросами. Это бесполезно. Зато я ставил вопросы так, чтобы не прижать его к стенке, чтобы у него была свобода выбора ответа. И тогда он рассказывал о том, о чем хотел мне сообщить. Это, между прочим, важная деталь. Опытный журналист знает, что если политик согласился на интервью или на пресс-конференцию, значит ему есть что сказать читателям. И во время интервью политик будет уходить от всех других тем и делать вид, что не понимает, к чему вы клоните. Но Мандела был мудрым, тонко чувствующим человеком. Он умел слушать собеседника и с удовольствием пользовался умными вопросами.

— А королева? Как вы попали к ней на чаепитие?

— Все просто. Британские монархи уже больше 100 лет проводят в июле четыре Tea Party. Три в саду Букингемского дворца и одну — в Эдинбурге. На них приглашаются британцы, отличившиеся в боях и в полях, в больницах и школах, в научной и благотворительной работе. На лужайке перед дворцом разбиваются шатры, в которых угощают чаем и маленькими пирожными. Один из шатров — для иностранных дипломатов и зарубежных собкоров, работающих в Лондоне. Так я и оказывался в замечательном саду, который, к сожалению, укрыт от посторонних глаз. Но главное, имел удовольствие наблюдать, как Ее Величество беседует с приглашенными. Это очень интересно. Я подробно рассказал об этом в книге «Чаепитие у королевы».

— Как вы относитесь к своему юбилею?

— Возраст мне не мешает. Что мне действительно мешает, так это лишний вес, который я набрал в последние годы. Пытаюсь с ним бороться, но, к сожалению, пока не очень успешно.