14 и 15 декабря в Лондоне выступит писатель, журналист, телеведущий Александр Архангельский. В рамках лектория «Прямая речь. Лондон» он расскажет про «наше все» — Александра Сергеевича Пушкина, а уже на следующий день представит свою новую книгу в клубе «Открытая Россия» (информация о встречах — тут).
Накануне приезда «Англия» расспросила Архангельского о русской классике, эзоповом языке и Лондоне как «месте для дискуссий».
— В анонсе вашей лондонской лекции вы говорите: «…в 60–70-е годы все все про Пушкина понимали, и можно было уходить в бесконечные детали. А сейчас надо рассказывать заново, уже в другой ситуации, в другом контексте, для другого поколения, в других образах». Как именно, на ваш взгляд, нужно говорить о Пушкине с этим новым поколением? И требует ли сегодня переосмысления вся русская классика?
— Если классика умерла и отправилась жить в музей, то ее можно переосмыслять, можно не переосмыслять, ничего не поможет. А вот если она продолжает жить и меняться, то с ней нужно все время заново выстраивать отношения — как с живым человеком. Ну, скажем, со старым знакомым отношения одни, с незнакомкой другие. Сегодня классика стала именно незнакомкой. Хотя у большинства читателей иллюзия, будто они ее прекрасно знают — «мы с вами где-то встречались?»
Выросло первое поколение, для которого чтение даже очевидных текстов — двойной труд, потому что помимо ушедших реалий многие слова и выражения приобрели новый смысл или ушли из языка. Ну, часто приводимый пример: «Бразды пушистые взрывая, Летит кибитка удалая; Ямщик сидит на облучке В тулупе, в красном кушаке». Дети рисуют пушистых браздов, по которым сбрасывает бомбы некая кибитка, похожая на летающую тарелку. Что такое облучок, кушак и ямщик — вообще не понятно. Так вот для начала неплохо познакомить молодого читателя с классикой — «Алиса, это бараний бок. Бараний бок, это Алиса». Очень приятно.
Поэтому и вглубь идти нужно какими-то другими путями. Для одних — через проекты вроде «Лев Толстой: Живая классика», для других — через лекции на «Арзамасе», для третьих через мультимедийные оживающие комментарии… Во всяком случае, делать вид, что ничего не изменилось, невозможно. Если мы не предложим новую дорогу в знание, ее предложат другие. Как, например, на мультимедийной выставке в Манеже, посвященной 300-летию Дома Романовых, где вся русская история (в очень яркой, современной форме) предстает как борьба с заговором иностранных наемников, а те же декабристы, даже патриотичнейший Федор Глинка, оказываются наймитами Запада.
— Не так давно я слушала лекцию о «Евгении Онегине» на сайте проекта «Арзамас», где Константин Поливанов на примере дуэли Онегина и Ленского доказывает, что наше непонимание контекста того времени, в котором жил поэт, мешает нам правильно интерпретировать его тексты. Насколько вы считаете это важным? Или же мы должны попытаться «приложить» пушкинские стихи к сегодняшнему дню?
— А зачем противопоставлять? Если мы не будем «впрыскивать» знание о прошлом, пусть небольшими инъекциями, потихоньку — то просто не поймем, о чем они там, эти классики, думали. И начнем сочинять за них. А они, честное слово, и сами сочиняли неплохо. Точно, что не хуже нашего. И Константин Поливанов, и многие другие филологи, имеющие дар популяризаторства, эти мосты между нами и прошлым наводят.
Но верно и обратное: если все, написанное ими, нас не задевает, не касается, то мы и читать их не станем. Так что подключать к современности надо. Не лобово, не примитивно — типа Пушкин писал, будем следовать заветам Пушкина, вот ответы на все сегодняшние вопросы. А так, как делали это, к примеру, люди поколения Ходосевича, аукаясь веселым именем Пушкин, или как Блок, который в одном из последних стихотворений обращался к нему: «Дай нам руку в непогоду, Помоги в немой борьбе…» Точней, нет, не так. Не как они. Их опыт уже не повторить. А как можем только мы — со своим историческим опытом, со своими радостями и драмами.
— Имя Александра Сергеевича Пушкина еще со школьных дней ассоциируется у нас, в том числе, с декабристским движением. Ваша лекция в Лондоне пройдет 14 декабря — в день, когда исполняется 190 лет с момента восстания на Сенатской площади. Эта дата выбрана не случайно? Можете ли вы провести какие-то параллели между сегодняшней российской оппозицией и декабристским движением? Нужно ли нам обратиться к истории того периода, чтобы извлечь из него определенные уроки?
— Конечно, случайность! И дата, при пересчете со старого стиля, выпадает на 26 декабря (14+12). И любое сравнение в истории хромает. Но общее, как ни странно, есть. Александр Первый упустил возможность выстроить мосты между новым поколением дворян и существующей элитой, запутал ситуацию с престолонаследием, довел дело до выплеска политической энергии. Все мы читали Вебера, помним, что будущие партии зарождаются как аристократические кружки, потом становятся политическими клубами и, наконец, политическим институтом. У нас процесс затоптали в зародыше, на стадии аристократических кружков. В результате, мимо всех стадий, получили первую русскую партию в виде Народной воли. И беспомощность партийных институтов перед революцией. И в этот раз началось сгущение меньшинства, молодого городского сообщества. И опять им не дали стать хотя бы клубами, прошлись катком…
И еще общее, как раз связанное с литературной классикой. Будучи человеком русской культуры, можно придерживаться каких угодно личных взглядов, но не сочувствовать гонимому и не считать милость державной нормой — нельзя. Все остальное не духовные скрепы, а духовные скрепки, разогнул и выбросил.
— Кроме лекции о Пушкине, лондонцев ждет ваше выступление в клубе «Открытая Россия», где вы представите свое новое произведение — сказку «Правило муравчика». Почему вы решили обратиться к этому жанру?
— Да кто ж его знает, почему… Придумалось, и все тут. Интересно было посмотреть, что происходит с котами, в жизнь которых — сначала через людей, а потом и в отсутствии людей, вторгается политика. Вот я и посмотрел. А когда я уже написал, стало интересно изучить, а как оно было в русской литературе, что со сказками происходило… Результат превзошел ожидания. Тут и эзопов язык, и почти лобовые ходы, и, наоборот, попытка задним числом замазать политические контексты, которыми пропитывались сказки, особенно у Чуковского… «Стыд и срам», перекочевавший из статьи Троцкого против Чуковского, в «Мойдодыр»… Фантастически было интересно все это перечитывать.
— Возникает ли сегодня снова, как и в советские времена, необходимость использовать эзопов язык?
— Да нет, пока не сказал бы. Хотя в региональных библиотеках уже начали прятать книги, которые «не того чтобы этого». Но все же литература остается самой вольной сферой культуры, потому что от вложений зависит в наименьшей степени. Я сказал бы по-другому. Пришло время играть с эзоповым языком. Не потому что это дает возможность уйти от цензуры: сейчас еще не нужно, а когда станет нужно, эзопов язык не поможет. А просто потому что это интересно. По прямой лететь на лыжах не так интересно, как слаломом.
— Сегодня Лондон (в отличие от парламента) становится «местом для дискуссий». Каждый месяц сюда приезжают выдающиеся писатели, историки, журналисты, чтобы поговорить не только о книгах, но и политической и общественной ситуации в России. На ваш взгляд, внутри России сегодня нет возможности вести такого рода общественный дискурс? Почему его нужно «вывозить» за пределы страны?
— И в России такой разговор возможен и идет, и есть множество площадок — вообще пришло время «поговорить», мне кажется. Людям это нужно. Но что касается Лондона, то вывезли аудиторию. А уж авторы потянулись вслед за ней.
Беседовала Юлия Варшавская, фото Марии Андреевой