Борис Гребенщиков: «Образ „мудрого БГ“ появился от печальной общей невежественности»

Удивительный па­радокс: с одной стороны, побеседовать с Борисом Гребенщиковым мечтает, наверное, каждый, с другой стороны, когда такая возможность предоставляется, ты теряешься, потому что лю­бой вопрос кажется ничтожным по сравнению с масштабом его личности. Однако сам БГ от роли некого гуру отказывается и призывает просто слушать его песни на концер­те, кото­рый состоится в Лон­доне 25 но­ября. Кажется, имен­но в му­зыке и заключена та муд­рость, за которой мы снова и снова обращаемся к БГ.

— Десять лет назад в одном из интервью вы сказали, что единственное, чем вы гордитесь в российском искусстве сегодня, — это Полуниным. Изменилось ли что-то за эти годы? Появились ли поводы для гордости, или все становится только хуже?

— Да что вы! Я очень много чем горжусь из современного российского искусства — от Полунина, Акунина, Пелеви­на, Жени Федорова, Лени Фе­дорова, Сергея Старостина, Веры Полозковой, Вани Вы­ры­паева, Теодора Курентзиса и многих других наших дирижеров и музыкантов, рассеянных по всему миру, — до мо­лодых групп, художников, поэтов, которых еще никто не знает. Горжусь, но этого мне мало. Хотелось бы дожить до того, чтобы их по заслугам ценили на Родине и давали им спокойно творить.

— Тогда же вы сказали, что новое, интересное творчество рождается лишь из хаоса, а в те времена (2005 год) все притворялись, что вокруг ста­биль­ность и застой. А что се­годня, в 2016 году? Кажет­ся, что хаоса стало больше, но стало ли больше творчества?

— Соотношение хаоса и порядка, я думаю, примерно то же. Просто и хаос этот, и этот порядок все время принимают разные формы. Говорят, что новое в искусстве появляется тогда, когда сказанное раньше усвоено людьми и становится архаичным. Может быть, этого еще не произошло? Я вот пою свои песни и с сожалением замечаю — они никак не хотят устаревать; сказанное сорок лет назад продолжает быть верным и по сей день. А творчества всегда ровно столько, сколько нужно природе.

— При чтении ваших интервью складывается ощущение, что роль, которую слушатели и поклонники отдали вам лично и группе «Аквариум», идет вразрез с тем, чего вы хотели изначально. Вы неоднократно говорили о том, что не понимаете, откуда появился этот образ гуру, мудреца: «Я понимаю, что за успокоением к „Аквариуму“ приходят многие, но мне, наоборот, всегда хотелось петь, чтобы сбить с толку, чтобы столкнуть лю­дей с точки мнимого равновесия, которое поддерживает, например, эстрада». Есть ли этот диссонанс?

— Я не хотел никакой роли, я хотел создать песни, которые будут как кислород помогать людям жить. Расхожий образ «мудрого БГ» появился от пе­чальной общей невежественности. Я, естественно, пользуюсь теми словами и образами, ко­торые знаю: как суп варят из того, что есть в кухне. Раньше говорили, что я «укурился, вот и написал бог знает что», и всегда хотелось подмигнуть и сказать: «Поп­ро­буйте научить­ся грамоте и почитать нес­коль­ко книг, и с удивлением узнаете, что это „бог знает что“ сказал Лао Цзы или апос­тол Павел, или Шанкара­чарья — а я просто вам напоминаю, что это сказано про нас с вами». Настоя­щее дело — это хотя бы на мгновение рассеять в людях тьму, разогнать облака и дать им увидеть, что в каждом из нас горит ясный невечерний свет. А что до диссонансов, то любой диссонанс — часть еще большего гармонического аккорда. А «аккорд» значит «согласие».

— Вы признавались, что много времени проводите в Лондо­не. Какие песни были написаны здесь? И имеет ли вообще для вас значение «география»? На Тибете, в Кемерово или Лондоне должно, наверное, по-разному писаться?

— В Лондоне я чувствую себя естественно, как будто нахожусь внутри любимой и очень хорошей книги. Однако написание песен с этим никак не связано. Природа устроена мудро: песни, как и дети, появляются там, где есть воз­мож­ность и время дать им за­родиться и появиться на свет. И от географии это не зависит. «Гертруда» появилась на свет в Катманду, «Любовь во время войны» в Мексике, «Го­лубиное слово» на Клязьме, а «Селфи» — на берегу Темзы. Однако большинство песен пи­шется нес­колько лет, и соответственно — в самых разных частях Земли.

— Англия — родина лучшей мировой рок-музыки. Как вы думаете, почему? И если пред­ставить, что вы родились здесь, как бы могла сложиться ваша профессиональная судьба?

— Говорят, что в дохристиан­ские времена Альбион был уни­верситетом, где обучались учителя всей Европы, если не всего мира. Может быть, специфические особенности британской музыки — отголосок тех времен? А «если» — не бы­вает. Мир таков, какой он есть.

— Вы бы смогли сформулировать, почему Россия — это именно то место, где вам хо­рошо? Зависит ли ваше само­ощущение здесь от того, что происходит в социуме, политике?

— Это не формулируется. Мне хорошо во всем мире, однако в России есть то, что я дол­жен здесь сделать. И значит, я на месте. Быть востребованным, быть нужным, быть на месте — большое счастье.

— В одном из интервью вы сказали, что выступаете «за существующее положение вещей во Вселенной». А что вы чувствуете, когда сталкиваетесь с очевидной несправедливостью, примеры которой в нашем мире можно найти буквально на каждом шагу? К ним вы тоже относитесь с принятием?

— Шуметь и махать крыльями при столкновении с несправедливостью — конечно, дело уважаемое, одна только беда — это ничего не меняет. Если хо­чешь не просто показать, ка­кой ты хороший, а действительно что-то изменить к лучшему — не торопись, разберись в ситуации и подумай, что можно сделать, чтобы стало лучше. А потом не шуми, а действуй.

— Одно из громких событий этого года — вручение Нобе­левской премии Бобу Дилану. Почему он получил премию именно по литературе? Имел ли он влияние на вас лично и ваше творчество?

— Дилан и Окуджава научили меня писать песни, и именно им я обязан всем. А премия Дилану нужна так же, как какой-нибудь далекой галактике. Он бесконечно больше любых премий.

— Вы себя называете, в первую очередь, поэтом. В этом смысле, может ли, на ваш взгляд, музыкальное произве­дение быть приравнено к ли­тератур­ному, а музыкант к писателю?

— Это разные жанры. И при­рав­нивать одно к другому со­вершенно бессмысленно. Это как приравнивать куст чере­мухи к порыву ветра. Несрав­нимо, однако одно может как-то повлиять на другое. А до гордого звания поэта мне да­леко как до неба. Настоящий поэт — маг и алхимик. У меня все проще. Я пишу песни и пою их. Но иногда мое сердце распахивается настежь оттого, что я пою — а это значит, я добился того, что хотел.

Беседовала Юлия Варшавская, фото Марии Плешковой

Билеты на концерт можно приобрести на eventbrite.co.uk/e/28875551552