Борис Акунин: «Жизнь на 99% состоит из суетливой и малозначительной ерунды»

12 апреля в Waterstones на Пикадилли в рамках мероприятий «Русского политического клуба» выступит Борис Акунин. Формальный повод — презентация нового романа «Счастливая Россия». Неформальный — встреча с читателями, на которой можно задать любые вопросы, купить свежий роман и получить автограф. Накануне встречи мы поговорили с писателем об утопичной пока системе меритократии, сериалах, вдохновении, соцсетях и многом другом.

— Григорий Шалвович, сегодня очень популярны исторические сериалы. Вы их смотрите? 

— Я все время смотрю сериалы. Потому что каждый день занимаюсь скучным делом — бегу по дорожке или кручу педали велосипеда. Сериалы — самое интересное, что сегодня происходит в мировой культуре. Над ними работает много очень талантливых людей, они делают фильмы на любой вкус, в том числе и на мой. «Игра престолов», правда, у меня не пошла. Вот лет в четырнадцать я был бы в восторге.

— Откуда эта популярность? 

— Фактура. Отрыв от сегодняшней реальности. Ну, а лично для меня — профессиональный интерес.

— Слышал, что по вашим книгам собираются снять сериал?

— Не могу про это пока рассказывать. Пункт в контракте запрещает. Могу сказать лишь, что первый сезон должен быть из шести серий по трем романам и начать собираются со «Смерти Ахиллеса». Мы еще на довольно ранней стадии: вторая редакция сценария.

— Куда в Лондоне ходите за сюжетами? 

— Вдоль Темзы. Поразительно полезная река. Все время что-то мне приносит, и с приливами, и с отливами.

— Недавно читал историю, как вы гуляли по Isle of Dogs в поисках писательских находок и наткнулись на надпись «Кэролайн, я тебя люблю» на асфальте. 

— В той надписи меня поразило то, что так зовут героиню романа «Счастливая Россия», который я в то время писал. Находки бывают постоянно — как у всякого человека, если он их ждет. Вчера, например, встретил на улице длинноволосого человека в черном плаще с пелериной и шляпе а-ля Гарибальди и увидел персонажа, над которым бьюсь уже пару дней. Это для последнего фандоринского романа.

— В вашем новом романе действие начинается с фотографии в альбоме, пометки. Как вы относитесь к артефактам?

— С огромным интересом. Мой дом весь наполнен мелкими артефактами прошлого, следами жизни, которой больше нет, памятью о людях, от которых кроме этих мелочей ничего не осталось. Я завсегдатай блошиных рынков и антикварных лавок. Я беру в руки какой-то предмет, и если чувствую исходящее притяжение, спрятанную историю, обязательно покупаю. Многие мои сюжеты возникли подобным образом. После нас, когда нас уже не будет, тоже останутся какие-то вещи. И люди будущего будут стараться представить себе, какими мы были. Писателю, впрочем, легче — от него остаются артефакты — тексты.

— В соцсетях каждый день появляются сотни фотографий кофе и еды. Можно ли считать это за артефакты? 

— Жизнь на 99% состоит из суетливой и малозначительной ерунды, это нормально. Если, конечно, человек не забывает наполнить смыслом сотый процент. Мне совершенно не кажется, что жизнь раньше была ярче и интересней. Наоборот — раньше я гораздо меньше знал про других людей и их существование, отличное от моего. Потому что не было соцсетей. Спасибо им.

— Как бы вы сравнили ощущение от соцсетей и от старых газет?

— Счет 10:1 в пользу соцсетей.

— При этом вы ушли с «Эха Москвы» из-за нелестных высказываний Леси Рябцевой в соцсетях. Вам не кажется, что сегодня понятия хамства и вежливости размыты и причина — соцсети?

— Я ушел с «Эха», надеясь, что это как-то побудит их повысить уровень диалога с аудиторией, а то на сайте стало совсем как в подворотне. Со временем, когда ситуация улучшилась, они попросили меня вернуться. Я действительно не выношу хамства. Не потому что я такой нежный, а потому что хамство — главная беда России. Хамство возникает, когда нет чувства собственного достоинства. Человек, не уважающий самого себя, не умеет уважать и других. И всякая территория свободы (вроде социальных сетей), создающая у такого субъекта ощущение неуязвимости, легко побуждает его к грубости и вербальной агрессивности. А ругаются все со всеми еще и из-за общей нервозности российской атмосферы. Очень многие так или иначе, вне зависимости от политических взглядов, находятся в постоянном стрессе.

— В новом романе в счастливой России не демократия, а меритократия. То есть избирательное право не у всех и не одинаковое. Чтобы голосовать, надо набирать очки и сдавать экзамен. Сегодня многие задумались о том, что, может быть, не стоит отдавать решение важных вопросов в руки простых граждан, которые не во всем и не всегда разбираются. 

— Конечно, это более совершенное устройство, чем демократия, но у меня там речь идет об отдаленном будущем, не о сегодняшнем дне. О той эпохе, когда человечество уже перерастет демократическую систему. Пока же большинство стран, включая Россию, еще недовзрослели даже до демократии. Нельзя попасть в институт, минуя среднюю школу. Так что в России давайте сначала создадим нормально функционирующую демократию.

— Если бы так было в реальности, сколько бы у вас было очков? 

— Электоральных? Немного, я думаю. За многодетность я бы ничего не получил, научных степеней у меня нет, орденов-медалей тоже. Ну, наверное, я бы получил какие-то очки за повышенный подоходный налог, но меньше, чем преуспевающие бизнесмены.

— Ваш любимый роман-утопия? 

— «Что делать?». Замечательный роман редкой для русской литературы позитивности, весь наполненный молодой энергией.

— Сегодня среди либеральной общественности популярно мнение, что Россия ходит по кругу. Где и когда он может быть разорван? 

Переформатирование государства. Я убежден, что Россия вынуждена ходить по кругу, потому что ее конституционное устройство архаично и не соответствует реалиям времени.  Жесткая «ордынская» централизация, на которой, как на шурупе, с 15-го века держится наша огромная страна, обуславливает такую же жесткую «вертикальность» власти, а сейчас наступила эпоха, когда быстрее развиваются саморегулирующиеся компоненты, без диктата сверху.

— Интересно, что большинство политиков, даже в самых прогрессивных странах, все как один, предлагают вернуться в прошлое. Есть какое-то государство, которое смотрит в будущее и вам симпатично? 

— Мне кажется, что есть надежда на маленькие европейские страны, где социальный прогресс продвинулся дальше. Масштабы какой-нибудь Норвегии, Финляндии, Исландии или Люксембурга в сочетании с относительно высоким уровнем развития позволяют сделать их площадкой всяких плодотворных экспериментов, опытом которых смогут воспользоваться другие. Я имею в виду и политические новации — например, внедрение «прямого народоуправления» при помощи верифицированных онлайн-референдумов, массированные инвестиции в образование и воспитание нового поколения, какие-то такие вещи.

— Какое научное достижение поражает вас больше всего? 

— Интернет, конечно. Это новый уровень взаимоотношений человека с внешним миром. А если сузить — «Википедия». Совершенно гениальный проект и, скажем, в англоязычной версии на очень недурном уровне реализованный.

— Получается, что научно-технический прогресс шествует по планете, уже создан искусственный интеллект. Кто же заполнит образовавшийся идеологический вакуум между политикой и наукой? Писатели? Кино? У вас есть мысли как-то это сделать? 

— Ну да, есть. Об этом, собственно, и роман «Счастливая Россия».

Беседовал Андрей Сидельников 

Верхнее фото: Dmitry Smirnov (wikimedia.org)