«Нэшвилл» (Nashville), США, 1975,
режиссер Роберт Олтмен
Выход отреставрированного «Нэшвилла» на большом экране — это событие, особенно для тех, кто никогда не слышал ни о самом фильме, ни о его режиссере Роберте Олтмене. Для затравки — немного статистики. Олтмен считается одним из величайших американских режиссеров, одним из главных представителей Нового Голливуда. Он редчайший автор, получивший главные награды на Каннском, Берлинском и Венецианском кинофестивалях. Его наследие — более восьмидесяти фильмов и сериалов с ярко выраженным авторским почерком, а широкому зрителю он наиболее известен по антивоенной сатирической комедии «Военно-полевой госпиталь» (M.A.S.H.), получившей в 1970 году «Золотую пальмовую ветвь».
Но главный фильм в его карьере, наиболее последовательный и радикальный, конечно же, «Нэшвилл». Этой картине с премиями не очень повезло: из одиннадцати номинаций на «Золотой глобус» и пяти на «Оскар» в обоих случаях награду получила только песня «I'm Easy». Так бывает, когда опережаешь свое время. Сегодня-то всем ясно, что «Нэшвилл» — веха в кинематографе и что его будут помнить еще долго.
Это кино, которое нельзя просто взять и посмотреть. Оно не похоже на привычные линейные повествования. Достаточно сказать, что в фильме двадцать четыре героя и что в нем звучат двадцать семь песен, из-за чего Олтмен всю жизнь предлагал считать «Нэшвилл» мюзиклом. Но за ним укрепился другой статус — коллективного портрета Америки, энциклопедии характеров середины 70-х годов XX столетия. Впрочем, этот фильм не смотрят один раз: подобно «Зеркалу» или «Земляничной поляне», его пересматривают снова и снова, каждый раз открывая для себя новые смыслы, благо Олтмен сделал все возможное для того, чтобы «Нэшвилл» был максимально открыт для любых трактовок.
Действие разворачивается, как понятно из названия, в столице кантри-музыки. Начинается фильм с того, что легендарный певец Хэмилтон записывает хвалебный гимн Штатам в честь двухсотлетия их независимости. В город приезжает суперзвезда фолка Барбара Джин, со славой которой никак не может смириться певица Конни Уайт. Здесь же работает над новым альбомом трио «Билл, Мэри и Том», причем красавчик Том (это он поет оскаровскую песню) держится особняком, каждый вечер спит с новой девушкой, а сам названивает местной домохозяйке, матери двух слабослышащих детей и верной до поры жене. По городу на байке, как в «Беспечном ездоке», разъезжает загорелый мотоциклист, который всегда молчит, жует жвачку и улыбается (это одна из первых ролей Джеффа Голдблюма в кино). Джеральдина Чаплин играет журналистку, которая пристает ко всем знаменитостям, говорит, что из BBC, но теряется, когда ее просят расшифровать эту аббревиатуру. Тем временем помощники местного кандидата в президенты Хэла Филипа Уокера готовят большой предвыборный концерт и потихоньку вербуют звезд для выступления.
Такова вкратце сюжетная канва фильма, но уследить за развитием всех линий с первого раза все равно вряд ли получится. Усложняется дело тем, что зритель всегда смотрит на происходящее так, словно бы он зевака в толпе или часть той многочисленной челяди, которая вечно окружает звезд. Даже самые интимные моменты здесь поданы отстраненно, как будто с точки зрения официанта, который вошел в гостиничный номер, увидел, что там происходит, и равнодушно пошел дальше: и не такое встречал на работе. Олтмен вечно не дает ничего рассмотреть и расслышать как следует — это часть его режиссерского стиля, которую многие поначалу считали техническим браком, но на самом деле это элемент из творческого инструментария режиссера.
«Нэшвилл» снят практически как документальный фильм. Документалист никогда не приезжает с камерой в расчете что-нибудь успеть увидеть. У него есть план, есть приблизительный сценарий, он уже знает, что будет на месте, и представляет, кто, что и когда будет говорить, где произойдет самое интересное. Так же и Олтмен приехал со своей командой в Нэшвилл, имея на руках примерный сценарий, но готовый к любым сюрпризам. Звук писался вживую, актерам была дана возможность импровизировать, и Олтмен с удовольствием их на это провоцировал. Ему не хватало персонажа для сцены — он хватал кого-нибудь из съемочной группы и заставлял его впервые в жизни петь или танцевать на камеру. Актеры, киношники и реальные жители Нэшвилла были перемешаны в кадре так, что уже ничего нельзя было разобрать. Заехал в Нэшвилл актер Эллиотт Гулд (снимался в M.A.S.H.) — полезай в кадр и импровизируй, будет камео. Актрису, которая была лишена слуха и никогда не раздевалась перед камерой, Олтмен отправил к учителю пения, чтобы она в кадре искренне старалась, но все равно кошмарно фальшивила, и заставил танцевать стриптиз до полного обнажения, чтобы ей было по-настоящему стыдно. Он сымитировал на дороге аварию и снял, как настоящие водители бегут туда с аптечками помогать «пострадавшим». Все музыканты на сцене — настоящие профессионалы из Нэшвилла, а песни Олтмен заставил артистов писать самостоятельно. Вот как придумал — так и пой, ничего, что получается так себе, зато свое и с душой.
Тщательно контролируя каждую деталь съемок и в то же время давая неожиданную свободу артистам, Олтмен создал не фильм, а вселенную, мир Нэшвилла, в котором сам он был не просто творцом, а богом. Никто из участников не представлял, что получится в итоге. Никто не знал, что будет играть дальше. Все герои здесь — слабые и ведомые люди, которые не видят дальше своего носа и озабочены решением насущных проблем. Неудивительно, что многие сочли фильм политическим, для этого были основания, особенно финал, в котором люди после трагедии кричали: «Здесь не Даллас, здесь Нэшвилл!» — и сливались в ликующем госпеле: «Может, я и не свободен, но мне на это наплевать». Но Олтмен никогда не был политиком — он был художником чеховской традиции, мизантропом и гуманистом, исследователем человеческой природы, близоруких страстей и наивных мечтаний. «Нэшвилл» — больше, чем кино: это способ смотреть на мир, замечая, иронизируя, сочувствуя, но не осуждая.