Кинодебют — в 19 лет, первая главная роль в театре — в 22, звание народной артистки Украинской ССР в 23 года, роль Анны в «Вечном зове», Марии Ткачевой в «Салют, Мария!» — это все она, Ада Николаевна Роговцева. То ли щебечущая блондинка, то ли обуреваемая страстями красавица, а то ли железная леди — уловить ее характер по ролям невозможно. О том, что важно для нее в жизни сегодня, великолепная Ада Роговцева рассказала нам в эксклюзивном интервью.
— Ада Николаевна, что привело вас в Лондон?
— Репетиции и спектакль «Какого черта!» на сцене The Tabernacle. В Лондоне я бывала проездом за свою жизнь несколько раз. Этот визит я прожила в рабочем режиме: подъем, репетиции, сон.
— Какую историю вы рассказали публике в Лондоне?
— Это была исповедальная роль. Моя героиня — старая тетка, решившая разобрать по полочкам свою жизнь, исповедаться перед собой и детьми, попросить прощения. Уже лет 10 я играю женщин в возрасте, которые отстаивают право на свое «я», на независимость, право прожить достойно трудный жизненный период — старость.
— Исходя из названия и участия в пьесе Виктора Шендеровича, можно было подумать, что «Какого черта!» — это комедия, а из ваших уст история героини звучит трагично…
— В трагическом всегда много смешного, да и В.Шендерович как актер, писатель и общественный деятель — неоднозначен и не всегда комедиен. Он — человек высокого интеллекта, резонер — репетировать и выступать с ним было большим удовольствием. Я получила наслаждение и от партнерства на сцене и от человеческого общения.
— Вот какой парадокс: принято считать, что актеры себялюбивы и эгоистичны, но разве вы не отдаете свою душу партнеру еще на репетиции, разве не посылаете в публику всю свою энергетику?
— С одной стороны, моя работа — чистый эгоизм: если я отдаю энергию другому актеру, то я сама себе создаю хорошие условия для работы и самовыражения, то есть я работаю на себя. Чем больше отдаешь, тем пластичнее становится партнер и тем легче мне работать. Я — за актеров с мощными мозгами и знаниями, как Шендерович: нужно работать не только над душой и пластикой, нужно мыслить, а иначе к старости будешь полным идиотом.
Андрей Платонов говорил, что каждое сердце разное с другим — одно получает добро и полностью обращает его на свои потребности, и от добра ничего не остается людям; а иное же сердце способно и зло переработать, и обратить в добрую силу себе и другим. Это и есть наша актерская работа — все переработать и обратить в другую силу для себя и для других. Но сначала — себе, потому что помогать может только сильный.
— В чем счастье и несчастье актерской профессии?
— Здесь как в любви: все истории очень индивидуальны. Человеческие и актерские судьбы не повторяются: в них играет большую роль везение, случай, а то и несчастье. Как влияет несчастье, я знаю на собственном примере. Представьте, что у вас прекрасно получается играть страсть, любовь, верность. Вам за это дают награды, приходит признание, а затем природа потихоньку отнимает у вас и эти роли, и любимых. Остаются совсем другие роли и другая жизнь. Если бы я пришла в кино с ролями, которые я играю сейчас, то никаких наград бы мне не дали. Но этот безжалостный процесс у актрис начинается рано: в 23 года для роли Джульетты ты уже старуха. В амплуа лирической героини или инженю карьера отцветает быстро, как вишневый сад.
— Короткая сценическая жизнь — это история не про вас! Каким образом более 50 лет вам удается быть на сцене в такой великолепной физической и актерской форме?
— Я — хитрая, я же украинка (смеется). Природа как-то так поработала надо мной, что я всегда, даже в юности, была очень серьезная девочка, которая вдумчиво относилась и к жизни, и к профессии. Режиссеры стали брать меня на интересные роли, и я проскочила этап девчонок-пустышек. Мне дали Раневскую, Мамашу Кураж — роли, которые при моей внешности мне даже и присниться не могли. Так я и прожила свою актерскую жизнь — удивляясь себе и удивляя других.
— Это правда, что вы — молодая актриса, фактически содержали большую семью своими гонорарами?
— Я была ответственна за семью финансово с очень молодого возраста, это так. Я родилась в 1937 году, застала людей, чьи жизни были искалечены голодомором, репрессиями, войной, затем — послевоенным голодом. В моей семье все было не гладко — пьянство отца, позднее — паралич матери — с 18 лет мне приходилось быть очень собранной.
— Что важно для вас сегодня?
— Дочь Катя и трое внуков — это моя жизнь. Они — мои великие друзья, а последние 10 лет Катя еще и мой единственный режиссер. С тех пор как шесть лет назад из жизни ушел мой сын, и роли, и поездки перестали что-либо значить, ведь я вижу этот мир, вижу Лондон, Москву, а он — нет. Мне повезло — я играла у великолепных, космических, иногда сумасшедших режиссеров — все это в моей жизни уже было.
— Так что же тянет на сцену сегодня?
— Такая у меня жизнь. Артист ничего не имеет в конце жизни — передать детям можно только доброе имя. Я не смогла накопить на царские хоромы, хотя и хорошо зарабатывала. Наверное, мое дело — отдавать. И чем прикажете заниматься на пенсии? Ведь и сил посадить помидоры на грядке тоже нужно где-то наскрести. Я просто продолжаю делать то, что умею — играть на сцене.
— Ада Николаевна, по каким правилам вы строите свою жизнь?
— Мое главное правило в том, что на человека не имеет права никто, кроме Бога — ни мама, ни папа, ни дети, ни муж. Если ты живешь, как подотчетный Богу, то ты все сделаешь и для мамы с папой, и для детей, и для мужа. Я — человек компромиссный по мелочам, но когда речь заходит о чем-то серьезном, то я отхожу в сторону и начинаю все сначала. Я ушла из театра, в котором проработала 36 лет, ушла из семьи, где критиковали моего мужа.
— Это — неудобный характер?
— Я бы сказала, это плохой для жизни характер, но я бы его ни на что не променяла, потому что я вижу к чему в жизни приводят компромиссы в серьезных делах: к зависти, ко лжи, пошлости, а иногда — болезням и смертям.
Беседовала Елена Лео
Фото: Антон Фатьянов