Борис Гребенщиков: «То, что у нас есть, — самое главное волшебство, какое может быть в жизни!»

«На церемонии закрытия Russian Film Week в Лондоне вас представили как легенду русского рока. А как вы сами относитесь к подобным „титулам“?» — так началась наша беседа в гостеприимном зале Pushkin House c поэтом, музыкантом, одним из отцов рок-музыки на русском языке Борисом Гребенщиковым.

— В тот момент, когда тебя называют легендой, самое главное — не умереть от смеха. С тем, что «Аквариум» делает хорошую музыку на протяжении почти 50 лет, соглашусь, потому что мне самому она нравится, этим я горжусь. Хоть и делать, записывать хорошую музыку становится все сложнее.
Сначала моей целью было создавать музыку, которая была бы не хуже мирового уровня: ведь то, что тогда сходило за музыку, принималось лишь на ограниченном куске земли. Мне было обидно за русскую музыку. Это же чувство движет мной сейчас, поэтому легендой себя я никак увидеть не могу. Скорее чернорабочий, который… относится с большим уважением к тому, что делает.

— В своих интервью вы предстаете человеком, который всегда всем доволен и благостен, у которого ничего не болит. Но ведь так не бывает…

— Есть старинная формула: внутри у человека вечный невечерний свет, то, что называлось когда-то царством Божьим. Тело — это цитадель печали и всего остального. Естественно, по определению, оно рождается, испытывает какие-то трудности и умирает. Поэтому выбор у человека есть всегда — обращать внимание на настоящее, на свет, или на то, как тело хворает. Большая часть человечества предпочитает хворать вместе с телом. Мне это кажется бессмысленным, потому что настоящее, которое в нас есть, было всегда и будет — оно вне времени. И если обращать внимание на это, то останется значительно больше сил, простора, света.

— Вы начинали в эпоху запретов. Природа тех ограничений и сегодняшних разная. Как отразилось на вашем творчестве время цензуры и как вы сейчас оцениваете свое настоящее, «сидя на красивом холме»?

— Хорошо, будем разбирать по частям. Прежде всего я точно не «сижу на красивом холме», потому что сижу в комнате на стуле. По счастью, мне никак не приходится его оценивать. Ни в терминах денег, ни в терминах успеха, ни в терминах чувств. Если мы запишем и споем песню, которая как-то действует на людей, то отлично — это получилось! Хорошо, едем дальше. Оценивать некогда.
О тех запретах и рухнувших затем бастионах. Как-то раз мы ехали с Витей Цоем в троллейбусе и говорили о ком-то из коллег. Витька сказал очень правильную вещь: «Всю жизнь он бился головой о стену. Что будет делать теперь, когда этой стены нет?» In a nutshell — сформулировано точно. «Аквариум» только тем мне и нравился всегда, что мы существовали в совершенно другом пространстве, в котором никаких систем не было, поэтому не было никаких запретов, не было ничего. Потому что мы ни на что не рассчитывали — на помощь министерства культуры или государства. Нам никогда даже не приходило в голову ждать помощи от государства; от власти ничего хорошего ждать было нельзя. Сделка с властью — сделка с дьяволом. Это мы знали очень хорошо, существовали в совершенно другом, нормальном мире, где есть деревья, небо, где есть, в конце концов, история человеческой культуры. Про запреты мы так и не узнали. А когда нужно было их обходить, мы очень хорошо их обходили. Слава Богу, были профессионалами в этом. Но мы с ними не боролись.
Далее… Время нынешних запретов. Поскольку сейчас меньше концертов, появилось больше времени на то, чтобы доделывать какие-то вещи, на которые раньше не было времени, и в прошлом году мы выпустили шесть альбомов. Так что я глубоко благодарен за это время.

— А что в целом происходит с русским роком? Нет новых имен — таких, как когда-то «Аквариум», «ДДТ», «Наутилус» и т. д. Русский рок — он вообще есть?

— У меня контрвопрос. Скажите, а музыку Иоганна Себастьяна Баха мы тоже будем называть немецкой музыкой?.. По-моему, Гете сказал, что истинное искусство, как и наука, не имеет ни малейшего отношения к факторам географическим, — и это я мягко перефразировал, он говорил немножко жестче. Ну, я пишу песни на русском языке. Я пробовал писать и на английском, я умею это делать и могу петь на английском, санскрите, русском… На русском мне интереснее всего, потому что это сложнее всего, да и просто потому, что я родился и вырос в этой культуре и никогда ничем другим заниматься не буду. Но можно ли это назвать русским роком? Я даже не уверен, что-то, что мы делаем, можно так назвать. Совсем. Я бы и не хотел, потому что существует музыка, существует песня. А какая-то географическая приписка меня совершенно не волнует.

— Можете ли вы назвать три сегодняшние российские рок-группы, которые могли бы заполнить нишу после «Аквариума», «ДДТ» и «Наутилуса»?

— Нет, никакой смены быть не может. У каждого времени свои задачи. Те задачи, которые стоят сейчас перед искусством, просто делаются другими методами, и — слава тебе, Господи! — все должно постоянно меняться. Если бы продолжали до сих пор рисовать, как Рубенс, это было бы скучно. Интересно, когда искусство постоянно меняется. Человек отвечает за прошлое с сегодняшнего дня, а запросы сегодняшнего дня — это, в общем, запросы Вселенной. Люди, которые работают от головы, всегда пытаются имитировать тех, кто был до них: он успешный, давай-ка мы это все украдем и слепим свое. Но нет, это так не работает. Должно все время делаться что-то новое. Когда ты настраиваешься на эту волну, ты это чувствуешь…
Поэтому никакой вахты нет, и на смену никто никуда не приходит: появляются совсем новые люди, которые делают совсем другое. Мне кажется, что интернетное искусство коллажирования и всяких таких вещей — это то, что происходит сегодня. А как это проявляется в музыке — могу себе представить очень отдаленно. Мне все время интересно пробовать.

— Нет ли у вас опасения, что после карантинов и локдаунов люди отучатся от живого общения?

— И скатертью дорога. Если кому-то хватает этой цифровой подделки — пожалуйста! Именно нежеланием довольствоваться подделкой одна каста отличается от другой. Это естественный процесс.

— Если говорить о качестве нынешней музыкальной продукции, какова ваша оценка?

— Получилось так, что я уже 16 лет веду на радио «Россия» музыкально-историческую передачу «Аэростат» — обо всем понемногу. Потому каждую неделю отслушиваю 10, 20, 30 новых групп и все время ищу что-то новое. Передача дает мне моральное право это делать. То есть я не просто сижу и слушаю музыку, а занимаюсь делом. И знаете, каждый день я нахожу что-то и говорю: «Ммм… Это интересно!» Даже если это может быть не до конца популярно и это услышат далеко не все, всегда есть что-то, что заставляет меня говорить: «А ну-ка, ну-ка, это интересно». Поэтому мне ясно, что, поскольку музыка все время отвечает на запросы Вселенной, она постоянно меняется.

— Поговорим об Англии: музыка, литература, в целом английское искусство — то, с чем сызмальства знакомо не одно поколение бывшего Союза. Как началась ваша «живая» связь с этой страной?

— Дверь открылась очень просто. Я записывал англоязычный альбом «Radio Silence» в Нью-Йорке, и получилось так, что мне удалось работать с Дэйвом Стюартом из Eurythmics в качестве продюсера. Он не смог мне отказать. И, поработав полгода или больше в Америке, я сказал, что попробую и в Англии. Он ответил: «О, отлично!», — и мы поехали в Англию. Прилетев сюда, я понял, что здесь какой-то неизвестный мне магический, волшебный фактор, назвать который я никак не могу и не умею, но он для меня как вода для засохшего растения. Он дает то, что мне нужно для работы. С тех пор, с 1988 года, я при каждой возможности приезжал сюда, чтобы работать. А такая возможность была далеко не всегда, понятно. Это требует денег, которых у музыкантов нет и быть не может. Но иногда, время от времени, это получалось. Постепенно я как-то начал приезжать больше и больше и последние 20 лет в основном все делаю здесь. По самой простой причине — мне хочется, чтобы русская музыка была на высшем уровне, на том, на котором она может быть. Зная подход наших звукоинженеров и даже музыкантов… Это не всегда получается хорошо. А в Англии у меня гарантия, что-то, что я делаю, делается на самом высоком уровне.

— Можем приподнять завесу таинственности: над каким-то проектом сейчас работаете?

— Да, конечно. Последние полтора года я собираю песни и работаю над новым альбомом «Аквариума». Мы выпустили три альбома БГ («Соль», «Время N», «Знак Огня»), закрыли эту трилогию, так что нужно идти дальше. Эти песни есть, и сейчас мы работаем над тем, чтобы они были не вчера, а сегодня. А лучше уже сегодня вечером, может, завтра утром. Это как у Кортасара в рассказе «Преследователь» Джонни говорил: «Это я уже играю завтра». Меня интересует, какой наша музыка должна быть завтра. Вот это я и ищу.

— Моргенштерн сбежал из России, а творчество Оксимирона проверяют после шуточного сатирического доноса. Каково ваше отношение к этому?

— Тот факт, что это происходит, свидетельствует о болезни власти. Надеюсь, что она выздоровеет. Это говорит о том, что у власти находятся не совсем адекватные люди, ведь только критика и разнообразность выборов могут спасти страну, культуру, нацию от вырождения. Всегда должны быть вызовы, всегда что-то должно быть не так.

— Вот уже несколько лет вы составляете список чудотворных православных икон, который выставлен на вашем официальном сайте и все время пополняется. Зачем вам это?

— В 1914 году религиозный писатель Ефим Поселянин выпустил книжку «Перечень чудотворных икон, находящихся в России». С тех пор приблизительно две трети икон пропало: уничтожено, увезено за границу, утрачено… Но чудотворные иконы существуют, более того, появляются новые. Я пытался найти такой список, обращался к священникам, спрашивал других церковных людей, но все лишь разводили руками. И тогда решил самолично заняться поиском, стал вылавливать всю информацию об иконах и вскоре понял, что поднять такой список вполне возможно. Я веду этот поиск по сей день: мне кто-то что-то пишет, где-то я нахожу какие-то ссылки. Вот сегодня буду добавлять Тригорскую икону из-под Житомира.

— Многие обеспокоены осознанием того, что возврата к спокойной жизни еще долго (а может, и никогда) не будет. А вы не задумываетесь, что будет с миром? Куда мы движемся?

— Боюсь, что человек не в состоянии ответить на этот вопрос. Мы не можем представить, к чему движемся. Учитывая, что до сих пор мир двигался куда надо (судя по тому, что мы живые здесь сидим), можно надеяться, что и дальше человек будет двигаться куда надо. А если кому-то не нравится то, как он движется, может, стоит пересмотреть свою точку зрения, больше доверять Богу? Зря ничего не делается. Таков мой опыт, по крайней мере. Лучше это принять и сказать: «Теперь такие условия, посмотрим, что будет дальше».
Эта эпидемия мне лично совершенно не мешает работать, даже напротив, помогает немного. Больше времени. Сегодня у меня на старте четыре альбома, они начаты, и их нужно доделывать, не считая нового. Нам есть чем заниматься.

— Что пожелаете нашим читателям в преддверии Рождества и Нового года?

— Рождество — волшебное время. Всегда таким было и будет. И в это волшебное время я от всей своей души, сердца и ума желаю всем перестать обращать внимание на концепцию «как должно быть, как мы хотим, чтобы было». Желаю увидеть: то, что у нас есть, — само по себе самое главное волшебство, которое может быть в жизни!

Беседовал главный редактор газеты «Англия» Рубен Пашинян

Фото Антона Фатьянова и из личного архива Бориса Гребенщикова