Cancer coach Игнатий Дьяков: «Важно понять, что значит — жить на позитиве»
В шорт-лист международного конкурса преподавателей русского языка за рубежом он попал в тот самый год, когда врачи озвучили страшный диагноз — рак языка. Разумеется, поездка на финал в Москву была отменена. А жизнь, в которую уроженец Санкт-Петербурга — блестящий лингвист, автор учебников и владелец консалтинговой фирмы — с таким упоением погрузился, переехав в Лондон, оказалась на паузе. Это было пять лет назад. А сегодня Игнатий Дьяков-Ричмонд — коуч по здоровому образу жизни и консультант по аюрведе, молодой отец и счастливый муж. Мы поговорили с ним о том, почему люди так боятся говорить о победе над раком, какие ошибки прошлого могут привести к неутешительному диагнозу и какие вопросы нельзя задавать себе, даже если очень страшно.
— Игнатий, смутное время заставляет нас оптимизировать затраты, но при этом крылатой стала фраза «На психологах в пандемию не экономят». А какие метаморфозы произошли с вашими клиентами?
— Сложности были в первый карантин. Тогда люди не понимали, что у них будет происходить с финансами, поэтому начали отказываться от того, что не входит в число насущных потребностей. И коучинг они посчитали одной из таких услуг. Сейчас я не могу сказать, что у меня большой приток новых клиентов, а вот проблематика, с которой ко мне теперь обращаются, безусловно, изменилась. Дополнительный стресс, созданный пандемией, не проходит бесследно.
Сегодня, работая над изменением стиля жизни в целом и корректировкой не совсем здоровых привычек, мы должны еще рассматривать, что делать каждый день, чтобы избавиться от стресса. Обычно это довольно простые решения: уменьшить количество просмотров новостей, отключаться от социальных сетей хотя бы на время. Но важно, чтобы человек сам пришел к ним, пусть и с моей помощью. Потому что коучи не дают советы, хотя часто от нас именно это и ждут.
— Предположу, что из-за недопонимания функционала коуча ваши клиенты часто сами не знают, как сформулировать запрос.
— Да, и вот классический пример, который повторяется из раза в раз: человек переболел раком или еще проходит процедуру лечения, но уже видит какой-то горизонт жизни, а что дальше с этой жизнью делать, не знает. И он приходит ко мне с запросом, как набраться энергии, чтобы вернуться к той, прежней жизни. А в итоге мы, как правило, выходим на то, что жизнь-то до этого была не совсем сказочная, и может быть, частично она как раз и привела к таким тяжелым последствиям. Соответственно, начинаем работать над тем, что и как изменить в привычном существовании.
— Обычно в качестве контраргумента говорят, что уходят из жизни, в том числе от рака, и очень позитивные люди. А ведь многим кажется: если ты будешь жить все время в радости, никакая болезнь к тебе не прилипнет.
— Да, это действительно расхожее мнение, и здесь важно понять, что значит — жить на позитиве. Одно дело, если это внешнее проявление, некая маска, и совсем другое — искреннее желание людей наслаждаться жизнью. Причем вторая категория не всегда будет выглядеть счастливо, но тем не менее такие люди себя чувствуют достаточно комфортно в том, что делают, как общаются с другими. А первая категория зачастую изо всех сил старается казаться счастливой, причем прежде всего себе, в надежде на тот самый неправильно понимаемый закон притяжения хорошего. И моя задача как коуча — выявить, был ли тот позитив у человека до болезни искусственно создан им самим или его окружением. Конечно, сказать, что как только мы полностью настроимся на счастье, сразу станем абсолютно непобедимы, нельзя. Все же генетические факторы никто не отменял. Но положительные эмоции, исходящие изнутри, совершенно точно помогают легче переносить даже тяжелую болезнь и выходить из нее в будущем.
— Когда вы узнали о своем диагнозе, какими вопросами задавались в поисках причинно-следственных связей в прошлом?
— Мне, наверное, крупно повезло, потому что я не задавал себе вопрос: «За что?» Я спрашивал: «Зачем мне был дан этот опыт, что я могу из него извлечь, если выкарабкаюсь, и что мне делать после этого?» Тогда я еще не был коучем, но применил коучинговый подход. И я не единственный, кто говорит, что раковая история помогла изменить что-то в прошлом, где раньше было плохо. В моем случае это было изменение карьеры, места жительства, стиля жизни. Это именно те изменения, которые, как я вижу, действительно мне нужны были пять лет назад, когда я заболел.
Мне был 31 год, я не курил, не пил и, казалось бы, вел достаточно здоровый образ жизни. Как сейчас, естественно, я понимаю, это просто была внешняя картинка. Мне не хватало других вещей: движения, расслабленности, возможности бороться со стрессом. А его в моей тогдашней жизни было предостаточно.
По первому образованию я лингвист. Когда переехал в Англию, начал развивать свой небольшой бизнес в сфере лингвистического консалтинга — помогать западным компаниям или отдельным людям строить отношения с русскими клиентами в Лондоне либо выходить на русский рынок. Темп жизни, огромное количество клиентов с разными запросами, политическая нестабильность после Крыма — все вместе это выдавало достаточно напряженную, стрессовую ситуацию. Но это я понимаю сейчас, а пять лет назад я вызвал удивление врачей нетипичностью моего диагноза, которым по большей части страдают курильщики.
— Был ли страх или вы сразу мобилизировались и решили, что в состоянии этим управлять?
— Скорее всего, это был не страх, а некая отрешенность. Мне тогда казалось, что я смотрю фильм про себя. Что есть такой Игнатий, у которого случилась болезнь, и вот он живет, а я где-то сверху смотрю на все это. Еще было понимание, что, если что-то там совсем плохое случится, мне не хочется быть инвалидом. А с точки зрения того, что я достиг в жизни, мне казалось на тот момент, что, в принципе, можно поставить точку. Это не к тому, что я был готов на суицид, просто возникло ощущение возможности провести красивую черту. Отчасти поэтому сейчас мне сложнее, ведь я понимаю, что мне дана вторая жизнь, и в ней я снова достигаю, что-то делаю. Мой внутренний разговор все еще продолжается.
— Каким был ваш первый шаг после отрешения?
— Когда закончилось мое лечение в Лондоне, я отправился на 45 дней путешествовать по Европе в кампервэне (от англ. camper van, «автодом». — Прим. ред.), чтобы вернуть себе силы. Меня, конечно, не поняли — зима в кампервэне без отопления казалась странной идеей. Но для меня это был важный этап — через необходимость двигаться заставлять себя что-то делать. Ты должен каждое утро складывать кровать и превращать ее в стол, а потом вести машину, ходить… Когда ты лежишь дома в кровати, тебе сложнее найти повод хотя бы из нее выбраться. Но это был еще фильм о том, что же делает Игнатий в путешествии по зимней Европе. Наверное, фильм закончился, когда я полетел в Индию. Тогда я узнал об аюрведе, о рейки. Это комплементарные терапии, позволяющие справиться с разными недугами.
— Желание делиться с другими людьми своей личной историей возникло там же?
— Пожалуй, окончательно сформировалось. Поскольку частью моей предыдущей жизни и профессии было преподавание, желание делиться знаниями было мне не чуждо. Кроме того, когда я спросил медсестру в больнице: «Сара, чем я могу быть полезен другим пациентам?», она ответила: «Самое главное — не стесняйся говорить, что у тебя был рак! Если люди будут знать, что такой диагноз возможно преодолеть, это поможет многим». И когда я узнал в Гималаях про разные дополнительные дисциплины, я понял, что об этом должны знать те, кому сейчас это нужно!
— А как вы думаете, почему люди боятся говорить о том, что у них была онкология?
— Интересно порассуждать. Первая мысль — мы помним, что происходило со слабыми членами племени у наших предков: их либо убивали, либо оставляли под деревом. Вторая — стыдно признаваться в своей слабости, если вдруг человек решает, что в этом есть его вина.
— Но не все же достигают такой осознанности, чтобы признать: я сам своим образом жизни накликал болезнь…
— Да, в русском языке слово «вина» имеет очень много негативных коннотаций. Но надо понимать, что акцент можно делать на «я виноват», а можно — на «я позволил». Да, я позволил каким-то вредным привычкам стать частью моей жизни, я позволил себе забыть о том, кто я, и окружение начало меня формировать и гнуть под себя. Собственно, это то, о чем коучинг, — осознать, признать (когда уместно) и дальше работать над тем, что с этим делать.
— Психосоматика довольно точно объясняет, за что отвечает каждый отдел организма, дающий сбой. У вас не возникали мысли, что не случайно пострадал именно язык?
— Вы очень четко подметили ход моих тогдашних мыслей. Хотя болезнь — очень большой риск упростить сложное. Сказать: язык — потому что много болтал, а шея — потому что позволял всем на нее садиться. Надо все-таки смотреть чуть-чуть шире. Аюрведа не просто так не разделяет тело и дух, все оценивается в комплексе.
Если возвращаться к моему примеру — конечно, я задавался вопросом, почему именно язык. Понятно, если у тебя отрезают 35% языка, будет сложно опять преподавать, вести общественную деятельность. И, видимо, для меня это было нужно, чтобы сказать: все, прошлое закончилось, наступает новый этап. Твой новый этап, где ты не можешь использовать привычные навыки, поэтому думай, как подойти к этому креативно. Мне, конечно, повезло в том, что попался очень хороший профессор, который смог из оставшихся двух третей языка слепить новый. Но при этом было очень страшно: если выживу, как теперь зарабатывать деньги и продолжать жить, находясь эмигрантом в Лондоне? Без языка.
— И что помогло с этим справиться?
— Моя упертость, позволившая разработать этот, по сути, новый орган так, чтобы я смог начать заново говорить. Ведь в госпитале мне был предоставлен только логопед, задача которого — активизировать язык как мускул для еды. Логопеду было прежде всего интересно заново научить меня есть кашу. Поэтому я просто стал читать книги вслух. Это простейшее упражнение через 2–3 месяца дало результат — так я понял, что останавливаться нельзя.
— Как решились заявить миру о том, что вы теперь в новой профессии — коуча?
— В Индии я получил квалификацию рейки-мастера. Вернувшись в Англию, окончил первый онлайн-курс по коучингу, курс натуропатии и получил базовое коучинговое образование. Прошел я и обучение в Университете Уорика. Я начал с того, что пришел обратно в больницу, где меня лечили, и предложил свою помощь в качестве волонтера. Там базировалась организация, занимающаяся именно комплементарными терапиями, которые я изучил на Востоке, и я стал помогать им. А потом наступил этап, когда я уехал из Лондона, решив, что хочу узнать Англию. Я жил в разных графствах и на тот момент уже не мог помогать, приходя в больничную палату. Поэтому стал предлагать услуги по скайпу, когда ко мне обращались. Потом сделал сайт, страницы в соцсетях. Так обо мне и моей истории узнали люди.
— В какой момент вы поняли, что одержали победу над болезнью и дальше — только вперед?
— А этого момента еще не наступило. Да, по формальным критериям считается, что если после обследования врачом спустя пять лет после диагноза ничего не подтвердилось, то все в порядке. В реальности, конечно, ощущение, что болезнь может вернуться, вряд ли покинет человека. И у меня периодически подобные мысли возникают. Два месяца назад у нас с женой родилась дочка, и понятно, что этот вопрос тревожит чуть-чуть чаще. Но жизнь продолжается, она довольно насыщенная, не busy, а именно насыщенная! Так что некогда погружаться в сомнения и тревоги.
— Как вы познакомились со своей супругой и почему все-таки взяли ее фамилию? В Англии это не самая распространенная история.
— (Улыбается.) Да она вообще мало где распространенная. В нашем случае мне просто было некомфортно от того, что супруга должна менять все свои документы, свою жизнь и свое имя, а я — нет. Поэтому мы решили уравнять шансы и выбрали двойную фамилию. За что, наверное, наша дочка нас не поблагодарит, но тем не менее, мне кажется, это было оптимально справедливое решение для обеих сторон.
— Вы познакомились уже в вашей новой жизни?
— Да. Мы познакомились по интернету три года назад, когда я уже более-менее понимал, что хочу делать в этой жизни. Я продолжал путешествовать, но уже мог себе объяснить, ради чего я это делаю. То есть с осознанием того, кто я, пришел момент, когда можно искать и спутницу жизни. Что я и сделал.
Беседовала Мария Егорова