Гарри Бардин: «Я создаю трудности, которые потом преодолеваю»

«Летучий корабль» и «Пиф-паф, ой-ой-ой!», «Чуча» и «Адажио», «Серый волк энд Красная Шапочка», «Брэк!», «Выкрутасы», «Кот в сапогах» — и это далеко не полный список работ всемирно известного художника-мультипликатора Гарри Бардина, недавно отметившего свое 80-летие.

— Гарри Яковлевич, с места в карьер: что такое возраст?
— Возраст… Ну, это не паспорт точно. Это ощущение себя со временем, чувство ритма, который или совпадает, или нет. Это ощущение самого себя в стране, во времени, во всем том, что тебя окружает, насколько ты адекватен и равен самому себе, потому что можно согнуться под бременем, можно купиться на какие-то модные приманки, а можно оставаться самим собой. И это не консерватизм, это верность своим принципам.
Признаться, я сам еще не врубился, что мне 80. У меня был юбилейный вечер, куда я пригласил своих друзей. Сам вел этот вечер — сделал себе подарок. Мои друзья выступали, а я поделился со зрителями моими друзьями. Было здорово.

— Каннская «Пальмовая ветвь», пять «Ник», но в то же время не «Заслуженный…» и не «Народный…». Что такое премии и звания для вас?
— Подтверждение моего профессионализма, не более. Я не могу быть неискренним и сказать, что мне все равно. Мне не все равно. Вот недавно получил международный приз фестиваля «Восток — Запад» под названием «Золотая арка» — за вклад в мировое кино. Приятно в 80 лет получить такой приз и понять, что это не итог, но мой весомый вклад в мировой кинематограф. Более того, власти Оренбурга, где я родился в эвакуации, как-то сообщили, что меня единогласно выбрали почетным гражданином города. Тоже приятно.
Кстати, четыре года назад я был в Англии и на Фестивале русского кино в Лондоне получил «Золотого единорога» за фильм «Слушая Бетховена». В 2000-м удостоился премии London Rocks Film Festival.

— Как вы встретились с Великобританией?
— Впервые я попал туда в 1996 году, когда получил приз на фестивале в Лондоне за фильм «Кот в сапогах». Потом был еще раз. Это моя вторая любовь — после Парижа. Третьей любовью был Нью-Йорк, четвертой — Чикаго. Я очень люблю Лондон.
Лондон для меня — это в первую очередь Диккенс. Я на нем рос. Для меня Англия — это добрая старая Англия, вот что я увидел. И я видел людей. В нашем стандартном представлении — это чопорные, высокомерные люди… Да нет! Доброжелательные люди, которые улыбались мне на улице, если встретимся взглядом. Это очень хорошие люди. И мне нравится устройство английского общества, и это почитание королевы, и эти традиционные церемонии… Это не та стабильность, о которой у нас говорят. Это хорошая стабильность и хорошие традиции.
Я бы еще раз посетил Национальную галерею, я ее очень люблю. Я люблю… Да многое я люблю. Темзу, Букингемский дворец, просто пройтись по улицам. А больше всего я люблю, когда англичане прогуливаются рядом. Сесть на улице в кафе, взять кофе — а англичане идут мимо меня. Для меня это большое счастье.

— В Англии проживает внушительное количество соотечественников. Что для вас значит эмиграция?
— Когда человек в своей профессии возвышается выше города или страны и становится достоянием мира, ему как-то безразличны границы. Он гражданин мира. Шагал — он что, гражданин Витебска? Да нет. Он представитель мира. Пикассо — испанец? Нет, он представитель мира. Когда кто-то доходит до того уровня, когда он интересен миру, он становится гражданином мира, он теряет свою провинциальность. Вот и все. Я горжусь теми эмигрантами, будь то Рахманинов, Сережа Довлатов, Ростропович, которые внесли свой вклад в мировую культуру. Ими гордится мир. Чего уж… Мне нет разницы, какой у кого паспорт.

— Говорят о вашем даре оживлять все, что попадется под руку. Действительно можно одушевить любую вещь?
— Это вопрос Господу Богу, а не мне. Я пытался это сделать и доказал своими мультфильмами, что оживить можно многое. Нужно подключение фантазии — и все. Найти момент одушевления, именно то, что называется «анимация», «анима» — душа. Вложить душу и заставить поверить зрителя, что это правда. Как Пушкин писал: «Над вымыслом слезами обольюсь». Стараюсь заставить зрителя «слезами облиться». Если удается, то это победа.

— Вкладывая душу, в какой-то степени наделяешь персонажей своими характерными чертами. Насколько автобиографичен ваш «Гадкий утенок»?
— Ну конечно, это я. Свои переживания, свои обиды, все, что я получил в жизни, — я отдаю, только в форме метафоры. И нахожу, оказывается, отклик, я не одинок в этом. Всегда был белой вороной, не был похож ни на кого, чем вызывал отторжение. Тем не менее я не сломался, слава Богу.

— Гарри Яковлевич, вы уверенно и четко держитесь в стороне от мейнстрима. А вы ощущаете, что работаете вообще в другом измерении и пространстве?
— Конечно, ощущаю. Я стараюсь не изменять себе и делать фильмы такие, чтобы между мной и фильмом нельзя было воткнуть булавку. Чтобы они были похожи на меня. Я исповедую свое, не заботясь о моде, о том, что делают справа и слева. Стараюсь быть похожим на себя — и чтобы это соответствовало моим представлениям и взглядам. Стараюсь быть честным.

— Вас приглашали в Голливуд, вы отказались. Не жалеете сейчас?
— Нет, это было в 92-м году. Президент студии «Уолт Дисней» пригласил меня остаться, но у меня уже была своя студия, люди шли за мной и верили мне, и я бы их предал, если бы остался. Тем более что он меня пригласил возглавить сериал, что мне было просто неинтересно. Поэтому я не сожалею, что не остался. Конечно, сейчас я был бы в другом интерьере, не в том, в котором я сейчас сижу, — в московской двухкомнатной квартире. Я был бы богат, но это не входит в мое понятие счастья.

— Кто был вашим кумиром и, может, остается по сей день?
— Хотя говорят: «Не сотвори себе кумира», — кумиры у меня были. В первую очередь это Чаплин, Дисней и Феллини. Они настолько хорошо знали психологию людей, настолько много знали об этой жизни, что взяли себе право рассказать об этом людям и рассказали так, что переплюнуть их невозможно.
Но я ни в коем случае не стремился им подражать. Я искал себя, свой почерк, тему. Этот поиск продолжается всю жизнь. И каждый опыт перечеркивается каждым новым фильмом. И все сначала. Нужно заставить себя начинать с белого листа. Естественно, я понимаю, что это сложно, все равно опыт есть. Но! Надо перечеркивать, надо стремиться не повторять себя, а это значит, двигаться вперед, в неизведанное. Мне это интересно. Я создаю трудности для себя, которые потом преодолеваю.

— И как вы нашли свой путь?
— Я человек очень свободолюбивый, несмотря на то что вырос в Советском Союзе. На удивление самому себе, я внутри себя был свободен, и оказалось, что мультипликация — это та форма, которая для поисков моей свободы наиболее приемлема. Мне в ней наиболее комфортно — от того, что я могу рассказывать какие угодно истории в какой угодно форме. Говорят, что границы мультипликации безграничны. Я раздвигал эти границы. Это стоило усилий, но было интересно, трудно и азартно. И хорошо, когда это получалось.
Я не люблю шифровки, когда делают фильмы, которые нужно разгадывать, тем более в мультипликации, где покадровая съемка, и если ты что-то не понял в 22-м кадре, то это в тебе будет сидеть занозой. Ты поневоле должен быть демократичен, открыт зрителю, понятен, не шифроваться, а быть искренним и честным. Вот и все. И поэтому я говорю о вещах, может, вечных, но простых. Поэтому, наверное, фильмы и остаются во времени, не исчезают. Потому что истины-то вечные, рассказанные понятным языком.

— Миллер, Дунаевский, Бизе — Щедрин, «Болеро»… Насколько важна для вас музыка фильмов?
— Музыка — мой соавтор. Если я придумываю идею, то думаю, какая музыка подойдет. А иногда бывает, что я вообще иду от музыки. Вот тот фильм, который я сейчас затеваю снимать, — это «Аве Мария» Шуберта. Я решил, что хочу сделать мультфильм на ночь: как успокоительное, как таблетку снотворного. Стал искать музыку и, когда наткнулся на «Аве Марию», понял, что это мой материал. Было страшно (каждый раз страшно!), потому что, когда имеешь дело с классикой, которая у каждого на слуху, преодолевать зрительское представление меломанов о том, какой должна быть музыка, — это достаточно героический поступок. Когда я иду на такую музыку, нужно тянуться и дотягиваться до ее высоты. Но могу сказать, что музыку люблю больше, чем мультипликацию, и в каком-то смысле выступаю как проводник классической музыки. Бывает, говорят, мол, это музыка из «Кота в сапогах», но… на самом деле это Моцарт, его симфония. Я рад, потому что заставил выслушать это в моей картине. Это мое осознанное культуртрегерство, что ли. Приучаю зрительское ухо к хорошей музыке.

— Глобализация, передел мира, переоценка ценности — что скажете по этому поводу?
— Об этом я высказался в «Болеро-17»: о ведомом стаде, которое создает и штампует государство и потом ведет по направлению, которое выгодно ему. И только влюбленный взмывает в финале и прорывает эту завесу. Все равно социальная составляющая будет в моем фильме. Я без этого не могу. Это я вам обещаю.

— Два политолога разговаривают: «Слушай, ты понимаешь, что происходит?» — «Да, я могу объяснить!» — «Да объяснить и я могу. Ты понимаешь, что происходит?» А вы понимаете, что происходит?
— Я стремлюсь не впадать в депрессию от того, что происходит, потому что откат в советское прошлое, который начался не сегодня и не вчера, а на моих глазах происходит — и катится, и катится, и ничто не может остановить этот каток, начиная от возвращения гимна, потом дальше — изменение Конституции, сроков президентства… Это все сжимается, как шагреневая кожа, сжимается наша свобода, ее давят по-черному. Власть борется с инакомыслием так, как боролись сначала при Брежневе, а теперь еще жестче. Это немного попахивает сталинщиной, потому что эти посадки и сроки, которые дают за выход на улицу или одиночный пикет, — это чудовищно. И надо оставаться в тонусе, чтобы не впасть в депрессию.
С одной стороны, меня удручает Европа, потому что для нас Европейский Союз, европейские ценности и понимание демократии были основополагающим. Но с другой… Иногда Европа готова закрыть глаза на все выходки нашей власти и Кремля за газ, за нефть, за «Северный поток». Вот эта беспринципность меня удручает, потому что мы ведем себя по-хамски. Так себя не ведут. Нас пригласили за банкетный стол, а мы едим руками. Негоже…

— И напоследок: поделитесь творческими планами на будущее?
— Мне пообещали, что государство поможет с новым проектом. Ну, обещать не значит дать. Но я надеюсь. Всегда вперед — только так.

Беседовал главный редактор газеты «Англия» Рубен Пашинян
 
Фото (кадры из фильмов) из проекта «Миры Гарри Бардина».
Автор: Анатоль Грин, www.ambrotype.me, @silverpositives