«Сирано» Джо Райта, мастера масштабных исторических постановок («Искупление», «Гордость и предубеждение», «Анна Каренина», «Темные времена»), — это одна сплошная провокация. Конечно, состоит она не в том, что роль де Бержерака играет Питер Динклэйдж, он же Тирион Ланнистер из «Игры престолов», то есть вместо огромного носа поводом для комплексов протагониста стал малый рост. И не в том, что красавчика Кристиана играет чернокожий актер Келвин Харрисон. Этим уже давно никого не удивишь — у Куросавы вообще любой классический западный сюжет мог превратиться в средневековую самурайскую легенду. А для мюзикла, где персонажи в самый неподходящий, казалось бы, момент начинают вдруг петь и танцевать, условность возможна любая.
Нет, провокация в том, что Джо Райт вместо следования духу произведения существенно сместил акценты, так что и смысл одной из самых известных пьес в истории расшатался, утратил цельность и представляет собой скорее некий набор вопросов без ответа, что более характерно для драмы, а не для плутовского сюжета, в традициях которого чаще всего и работали авторы экранизаций произведения Эдмона Ростана. Были и те, кто делал «Сирано» мелодрамой, но и тут Райт непоследователен: он предпочитает жанровую эклектику, создающую некоторый дискомфорт у зрителя. Пожалуй, умышленный: возможно, ради этого ощущения режиссер и взялся перенести на экран мюзикл, который поставила в США жена Динклэйджа Эрика Шмидт. Она же написала сценарий к фильму, со сцены же пришла в картину и Роксана в исполнении Хейли Беннетт.
Чего ждет зритель от нового «Сирано»? Прежде всего, конечно, масштаба декораций и пейзажей, дороговизны в каждом кадре. И это первое удивление — фильм поставлен достаточно скромно в сравнении с прошлыми работами Райта. Скромность эта проявляется и в киноязыке, который, скажем, в «Анне Карениной» был главным достоинством: там Райт за счет театральности и неожиданных монтажных переходов придавал сюжету особую стремительность и задавал рифмы там, где их мало кто ждал. Здесь перед нами довольно привычная последовательность сюжетообразующих эпизодов и музыкальных номеров. Последние, кстати, написаны известными американскими инди-рокерами The National и, может быть, без оркестровой аранжировки звучали бы даже более выразительно и эффектно.
Зритель ждет встречи с героем, которому можно сопереживать, даже сострадать. Но Питер Динклэйдж под руководством Райта дает фигуру более чем противоречивую. В начале фильма он на глазах у зрителей респектабельного театра вдруг врывается на сцену и закалывает любимца публики. Почему он после этого остается офицером — большая загадка, но дальнейшие события показывают, что Сирано — не бретер и драчун, а вроде как страдающий интеллигент. Правда, страдает он из-за своей кузины Роксаны, которая либо выйдет замуж за напомаженного старика де Гиша, либо за небритого и глупого Кристиана. Оставим в стороне причину, по которой сердце Роксаны неожиданно воспылало к этому невыразительному юноше, но отметим, что любовь талантливого Сирано к этой падкой на сладкие слова девице не делает ему чести. А дальнейшие события вообще разворачивают конфликт в направлении тотального нарциссизма Сирано. Герой упивается своим большим чувством к Роксане, своим самопожертвованием, ради которого он пишет за Кристиана любовные эпистолы. К Кристиану он испытывает пропитанное брезгливостью презрение, которое маскирует юродствующим псевдоблагородством. А одна из партий Сирано целиком посвящена тому, как высоко он ценит себя и свой внутренний мир, и тому, как ничтожно и мелко все вокруг его великой любви.
Все это было хорошо в Ланнистере, потому что амбивалентность персонажей и была главным козырем «Игры престолов». Но когда речь о плутовском, по сути, сюжете с любовными письмами, подменами и узнаваниями, все же необходимы либо маски, либо переход в другой, не мюзикловый формат. Спорное это решение? Пожалуй, да, потому что зритель проникается раздражением и к Сирано, и к Кристиану, и к Роксане, которую не жалко даже тогда, когда к ней начинает лезть де Гиш. Кстати, Бен Мендельсон играет приставания к девушке так, что сразу возникают ассоциации с обвинениями активисток #metoo, и этот ход тоже кажется продуманным и точным, но продиктованным ошибочной стратегией.
Можно делать мюзикл-обманку, пародию на жанр, раздвигающую его границы и прибавляющую новые смыслы. Таким был шедевр Ларса фон Триера «Танцующая в темноте», где музыкальные номера сопровождали квазидокументальное ультрасуровое повествовование. Но не просто так этот фильм был частью трилогии «Золотое сердце»: мы сразу влюблялись в Сельму и страдали вместе с ней до самого конца. Невозможно было не сострадать невинно убиенной героине Марион Котийяр в «Аннетт» Леоса Каракса, тоже вырывающемся в какой-то момент за пределы мюзикловой традиции. Можно делать супершоу, где за счет костюмов, декораций и хореографии слабенькие голоса известных актеров тоже начинали наливаться объемом и мелодраматической глубиной, их можно было не любить, но зрелище все равно восхищало. Особенно преуспел в таком формате Баз Лурман. Джо Райт пришел в этот жанр и решил выбрать некий срединный вариант, чтобы и авторский взгляд чувствовался, и шоу не исчезло. Но в итоге хочется задать вопрос: «А куда надо смотреть?» – потому что это до конца не понятно. А если не понятно, то сразу вспоминается старый анекдот про актера, который выходил на сцену и говорил одну лишь реплику: «А мнэ сирано».