«Остров Бергмана», Франция — Мексика — Бразилия — Германия, 2021, режиссер Миа Хансен-Леве
Через год после премьеры в Каннах до британского проката добралась меланхоличная драма «Остров Бергмана», кино, как кажется, совершенно несвоевременное, а по нынешним временам — можно сказать, и неуместное. А не будь там Тима Рота в главной роли, так и в Канны, пожалуй, бы фильм не взяли. Он играет известного режиссера, который путешествует вместе со своей женой, тоже кинематографистом. Ее играет Вики Крипс, актриса очень серьезная, глубокая, хотя и плохо известная массовому зрителю. Но о ее профессиональном уровне можно косвенно судить хотя бы по тому, что именно ее позвал играть главную роль в свой шедевр «Призрачная нить» сам Пол Томас Андерсон.
Так вот, пара приезжает на остров Форе, который всему миру известен как последняя обитель Ингмара Бергмана, где он поселился еще в 60-е году, а последние годы жил там безвылазно практически отшельником, там же и умер. Благодаря этому режиссеру Форе давно превратился в остров-музей, Мекку для туристов-синефилов, которые приезжают туда ради вдохновения и просто для того, чтобы поклониться величайшему режиссеру ХХ века. И вот главных героев фильма как почетных гостей селят прямо в доме Бергмана, как в намоленную келью, чтобы они могли в полной мере пережить весь спиритуальный опыт, если он вообще в данном случае будет возможен.
Герои бродят по острову вместе и порознь. Говорят в основном о своих замыслах и идеях, обсуждают фильмы и друг друга. Им показывают экспонаты, устраивают экскурсии — формальные и не очень. Потом в какой-то момент мы попадаем в «фильм в фильме»: начинается история, которая родилась в результате посещения этой парой острова Форе. Вот, в общем, и все, если не считать миллиона «пасхалок», над которыми обольются слезами знатоки Бергмана. Но эти сцены из супружеской жизни героев Тима Рота и Вики Крипс не принесут душераздирающих драм в духе бергмановских картин — герои не сыграют в шахматы со Смертью и не будут грезить наяву о часах без стрелок. Все тихо и мирно.
Но почему-то кажется, что есть нечто общее между этой игровой картиной и документальным наблюдением Сергея Лозницы в фильме «Аустерлиц», вышедшем несколько лет назад. Тот фильм был про музей на территории бывшего концлагеря Освенцим. Камера подолгу, стоя на разных точках, наблюдала за тем, как туристы неспешно прохаживались по лагерю. Кто-то делал селфи, кто-то ел бутерброды, кто-то откровенно скучал. Некоторые внимательно рассматривали экспонаты. Однако ничто не могло оттенить явственное ощущение того, что здесь нет никакой живой энергии, что Освенцим, как и Аустерлиц, как Помпеи или развалины городов майя, — это все где-то далеко-далеко. Не только фактически, по давности лет, но и по внутреннему ощущению посетителей, которые, конечно, не просто так оказались в этом месте. Понятно, что они не считают, будто Холокост — это клей для обоев (так назывался один документальный фильм, героинь которого повезли в концлагерь, чтобы они хоть что-то поняли). Понятно, что проделали они большой путь, что вместо Освенцима могли спокойно отправиться отдыхать в спа-курорт. Что они многое знают об этом месте. И даже что оно, возможно, еще будет преследовать их в ночных кошмарах, где предметы из экспозиции оживут в самом неприглядном виде.
И все же. Это два полюса ХХ века — Освенцим и Бергман. И оба они, как и все, что между полюсами, все это невероятное столетие с сотнями миллионов убитых людей, материализацией безумнейших утопий, полетами в космос и исследованиями океанских глубин, пересадками сердца, телевидением, интернетом, автомобилями и кинематографом (все-таки все главное там случилось именно в ХХ веке), — весь этот массив вдруг оказался самым далеким прошлым, о котором мы ничего не знаем и ничего не помним.
Памяти верить нельзя. Во-первых, она слишком часто подводит — достаточно сверить ее хотя бы с собственными дневниками. Во-вторых, непосредственное восприятие тех событий, которые мы вспоминаем, тоже формировалось с учетом ограниченности кругозора и разных влиявших на него факторов. Нельзя верить книгам, потому что надо разбираться, кем и зачем они написаны и насколько достоверны те факты, которые они приводят. Нельзя верить хронике, потому что камера снимает чаще всего только то, что хочет снять. Прошлое ускользает, течет, как песок между пальцами, и, как бы мы ни пытались настроиться на некий волшебный канал, по которому оно открыто и непосредственно снова войдет в нас, ничего не получится. В одном классическом фильме Ален Рене и Крис Маркер размышляли о том, что статуи Африки «умирают», попадая в музеи, так как оказываются оторваны от своего культурного контекста, лишены метафизических корней. Так умирает ХХ век, замкнутый в музеях всевозможных форматов, в том числе наших личных музеях, у нас в голове, в сердце.
Именно это транслируется в драме «Остров Бергмана». Прекрасный остров Форе наполнен следами Бергмана, но факты и мифы его жизни и творчества переплелись в клубок, который откатывается от нас все дальше. И как бы мы ни пытались его догнать, он остается неуловим, а нить Ариадны ведет лишь вглубь этого лабиринта по ту сторону правды и лжи. Пожалуй, можно считать это трагедией, но авторы фильма дают выход. Он — во вдохновении. Любые представления о Бергмане или любом другом мифе ХХ века имеют право на жизнь, если они нас вдохновляют и становятся началом чего-то нового, уникального, а иногда и гениального. А это узнается уже по плодам. Лучшие из них станут музеями, и хорошо, если наподобие Форе, а не Освенцима.
